дѣлаются также, какъ другія, не касается самихъ монадъ; это есть возникающая внѣ нихъ рефлексія нѣкотораго третьяго; онѣ сами по себѣ непротивоположны другимъ; бытіе для себя сохраняется чистымъ безъ сопровожденія его существованіемъ. Но здѣсь же обнаруживаетъ неполнота этой системы. Монады суть лишь въ себѣ, или въ Богѣ, какъ монадѣ монадъ, или также въ системѣ, какъ представляющія. Инобытіе также имѣетъ мѣсто; оно находится гдѣ угодно, въ самомъ ли представленіи, или какъ ни назовемъ мы то третье, которое разсматриваетъ ихъ, какъ другія, какъ многія. Множественность ихъ существованія лишь исключена и притомъ на мгновеніе, монады положены лишь путемъ отвлеченія, какъ такія, которыя суть не-другія. Если есть нѣчто третье, которое полагаетъ ихъ инобытіе, то оно есть также то третье, которое и снимаетъ ихъ инобытіе; но все это движеніе, которое дѣлаетъ ихъ пдеализованными, совершается внѣ ихъ. Но поскольку указывается на то, что это движеніе мысли само совершается только внутри представляющей монады, то слѣдуетъ указать и на то, что содержаніе этого мышленія само внутри себя внѣшне себѣ. Отъ единства абсолютной идеализаціи (монады монадъ) непосредственно, не путемъ понятія (черезъ представленіе сотворенія) происходитъ переходъ къ категоріи отвлеченнаго (безотносительнаго) множества существованія и отъ него также отвлеченно обратно къ тому же единству. Идеализація, представленіе вообще остается, какъ нѣчто формальное, также какъ и представленіе, достигшее до сознанія. Какъ въ вышеприведенномъ лейбницевомъ примѣрѣ магнитной иглы, которая, если бы она обладала сознаніемъ, считала бы направленіе къ сѣверу за результатъ свободы, сознаніе мыслится лишь, какъ односторонняя форма, безразличная къ своему опредѣленію и содержанію, такъ и идеализація мыслится въ монадахъ, какъ остающаяся внѣшнею относительно множественности форма. Идеализація должна быть имъ имманентна, ихъ природа — состоять въ представленіи; но ихъ взаимоотношеніе есть съ одной стороны ихъ гармонія, невключенная въ ихъ существованіе, т.-е. предустановленная; а съ другой стороны это ихъ существованіе понимается не какъ бытіе для другого, еще не какъ идеализація, но лишь какъ отвлеченвое множество. Идеализація множественности и дальнѣйшее ея опредѣленіе, какъ гармоніи, неимманентно и неприсуще самой этой множественности.
Идеализмъ другого рода, напримѣръ, кантовскій и фихтевскій, не выходитъ за предѣлы долженствованія и безконечнаго прогресса и останавливается на двойственности существованія и бытія для себя. Въ этихъ системахъ вещь въ себѣ или безконечное сопротивленіе (у Фихте), правда, вводятся непосредственно въ я и суть для него единое; но онѣ исходятъ отъ нѣкотораго свободнаго инобытія, остающагося пребывать, какъ отрицательное инобытіе. Поэтому "я“, правда, опредѣляется, какъ идеализованное, сущее для себя, какъ безконечное отношеніе къ себѣ; но сущее для себя не заканчивается исчезновеніемъ этого потусторонняго или его направленія къ потусторонности.
делаются также, как другие, не касается самих монад; это есть возникающая вне них рефлексия некоторого третьего; они сами по себе непротивоположны другим; бытие для себя сохраняется чистым без сопровождения его существованием. Но здесь же обнаруживает неполнота этой системы. Монады суть лишь в себе, или в Боге, как монаде монад, или также в системе, как представляющие. Инобытие также имеет место; оно находится где угодно, в самом ли представлении, или как ни назовем мы то третье, которое рассматривает их, как другие, как многие. Множественность их существования лишь исключена и притом на мгновение, монады положены лишь путем отвлечения, как такие, которые суть не-другие. Если есть нечто третье, которое полагает их инобытие, то оно есть также то третье, которое и снимает их инобытие; но всё это движение, которое делает их пдеализованными, совершается вне их. Но поскольку указывается на то, что это движение мысли само совершается только внутри представляющей монады, то следует указать и на то, что содержание этого мышления само внутри себя внешне себе. От единства абсолютной идеализации (монады монад) непосредственно, не путем понятия (через представление сотворения) происходит переход к категории отвлеченного (безотносительного) множества существования и от него также отвлеченно обратно к тому же единству. Идеализация, представление вообще остается, как нечто формальное, также как и представление, достигшее до сознания. Как в вышеприведенном лейбницевом примере магнитной иглы, которая, если бы она обладала сознанием, считала бы направление к северу за результат свободы, сознание мыслится лишь, как односторонняя форма, безразличная к своему определению и содержанию, так и идеализация мыслится в монадах, как остающаяся внешнею относительно множественности форма. Идеализация должна быть им имманентна, их природа — состоять в представлении; но их взаимоотношение есть с одной стороны их гармония, невключенная в их существование, т. е. предустановленная; а с другой стороны это их существование понимается не как бытие для другого, еще не как идеализация, но лишь как отвлеченвое множество. Идеализация множественности и дальнейшее её определение, как гармонии, неимманентно и неприсуще самой этой множественности.
Идеализм другого рода, например, кантовский и фихтевский, не выходит за пределы долженствования и бесконечного прогресса и останавливается на двойственности существования и бытия для себя. В этих системах вещь в себе или бесконечное сопротивление (у Фихте), правда, вводятся непосредственно в я и суть для него единое; но они исходят от некоторого свободного инобытия, остающегося пребывать, как отрицательное инобытие. Поэтому "я“, правда, определяется, как идеализованное, сущее для себя, как бесконечное отношение к себе; но сущее для себя не заканчивается исчезновением этого потустороннего или его направления к потусторонности.
