Страница:Гегель. Сочинения. Т. VII (1934).djvu/174

Эта страница была вычитана
168
ФИЛОСОФИЯ ПРАВА. ЧАСТЬ ВТОРАЯ

объективности. Такое учение находится в непосредственной связи с часто упоминавшейся нами так называющей себя философией, которая отрицает познаваемость истины: истину же волящего духа, его разум­ность, поскольку он себя осуществляет, представляют собою нрав­ственные заповеди. Так как такое философствование выдает познание истины за пустое притязание, за тщетное усилие выйти за пределы круга познания, объемлющего собою лишь кажущееся, то оно непо­средственно должно сделать кажущееся также и принципом действования и, следовательно, перенести нравственное в своеобразное миро­понимание индивидуума и его особенное убеждение. Деградация, до которой упала философия, разумеется, представляется миру на пер­вый взгляд в высшей степени безразличным событием, от которого пострадала лишь праздная школьная болтовня, но деградированное воззрение необходимо внедряется затем также и в учение о морали, так как последняя составляет существенную часть философии, и тогда только проявляется и в действительности то, чтó несут с собою эти воз­зрения. — Благодаря распространению воззрения, согласно которому единственно лишь субъективное убеждение определяет нравственную природу поступка, случилось так, что в прошлом говорили очень много о лицемерии, а в настоящее время говорят о нем совсем мало, ибо в основании квалифицирования зла как лицемерия лежит представле­ние, что известные поступки сами по себе суть проступки, пороки и преступления и что тот, кто их совершает, непременно знает их как таковые, поскольку основоположения и внешние действия, указывае­мые благочестием и правом, знаемы и признаваемы им именно в той области видимости, в которой он ими злоупотребил. А в отношении зла вообще признавалась предпосылка, что мы обязаны познать добро и уметь различать между ним и злом. И уже, во всяком случае, призна­валось требование, чтобы человек не совершал порочных и преступ­ных действий, и признавалось также, что они должны быть вменены ему как таковые, поскольку он человек, а не скотина. Если же провоз­глашается, что доброе сердце, доброе намерение и субъективное убе­ждение суть именно то, что сообщает поступкам их ценность, то нет больше лицемерия и вообще зла, ибо, делая что-нибудь, каждый умеет посредством рефлексии, рассуждающей о добрых намерениях и мо­тивах, превратить свой поступок в нечто доброе, а через посредство момента убеждения данный поступок делается хорошим[1]. Нет, та-

  1. «Что он чувствует себя совершенно убежденным, в этом я ни малейше не сомневаюсь. Но как много людей совершают наихудшие преступления, чувствуя себя таким образом убежденными. Если, следовательно, это основание может