возможность определить более или менее точно значение каждого из этих условий политической эволюции Англии и сказать не только то, чем был английский парламентаризм во все моменты этой эволюции, но и то, чем он не был и чем отличался от соответственных моментов политической эволюции Франции, Испании, Скандинавских государств и т. д. То же приблизительно можно утверждать как об эволюции других учреждений права, так и об общественной эволюции, в ее целом, у большинства европейских народов, откуда само собой напрашивается заключение как о возможности, так и о плодотворности приложения к этой эволюции именно сравнительно-исторической, а не какой-либо другой методы. Но если даже допустить решающее значение неудовлетворительности существующего исторического материала для широкого пользования сравнительной методой, то это было бы возражение не против методы, а против состояния исторических знаний. Это возражение могло бы только подвинуть историков на новые исследования и придать пока выводам сравнительной методы более гипотетический характер, чем тот, какой они имели бы при менее несовершенном состоянии исторического знания. Вместо едва ли возможной где-нибудь истины получалось бы только приближение к истине. Но это ни мало не подрывало бы методы, которая подготовляет путь, при дальнейших успехах исторической науки, для менее гипотетических построений, составляющих пока что, сколько мне известно, предел всякого человеческого знания.
Из сказанного уже можно видеть, в какой тесной связи стоит правоведение с общей наукой об обществе, или социологией. Изучая строение, функции и развитие человеческих обществ, эта последняя так же не может обойтись без правоведения, изучающего в праве важнейшую функцию тех же человеческих обществ, как и правоведение не может обойтись без социологии. Такая связь между той и другой отраслью знания объясняется не только солидарностью, соединяющей все общественные явления и все общественные науки в одно целое, но и особым отношением между социальной жизнью и правом. Это отношение не следует представлять себе так, как бы социальная жизнь и право вели разрозненное существование и могли быть отделены друг от друга. Право есть одно лишь регулирование социальной жизни, неотделимое от этой последней и стоящее к ней в отношении формы к своему содержанию. Это — не платье, которое надевают и снимают, и не дом, в который входят и из которого выходят. Право, по удачному выражению Штаммлера, есть только известное качество норм, регулирующих социальную жизнь, и если не может быть права без социальной жизни, так как форма не может в действительности существовать без содержания, так не может быть и социальной жизни без права, так как понятие регулирования входит в понятие социальной жизни, которое переходило бы
