— „Когда скиты остатки нарушали, я молода была. Николай Первой последній былъ гонитель. Пустынь иша много стояло: ... За Цигломиной, за Рикасихой, Лахта, Корода, Таборъ, Андурска пустынь .... За Лявлей было.... Указъ пришелъ все жечь, по бревнышку раскатывать. Иконы либо жгли, либо на возъ складутъ, а на лики чиновники сядутъ. Мѣдны складни начальство въ городу на сплавъ продавало. Стариковъ, старухъ всѣхъ разгонили. На дворѣ зима. Дѣваться имъ некуда. По міру пошли… Мерзли, такъ по двое по трое каждый день находили… Андели бѣда кака была. Хоть въ петлю было полѣзайте…
Уносилась мыслью в далекіе вѣка и зачинала досельный сказъ о Соловецкомъ разореньи. Возбуждаютъ и разстраиваютъ разсказы о недавнихъ гоненіяхъ, а о Соловецкомъ разореньи ужъ и „славу поютъ и старину скажутъ“. Скорбь о немъ, скорбь пѣсенная. Эпическая дымка заволакиваетъ это событіе въ памяти народа.
— „Не восхотѣли отцы, соловецки, доброхоты нову вѣру примать. Помолилися Спасу Преображенью да и затворились. Послали на ихъ войско. Кругомъ обитель обстали. Да колько лѣтъ даромъ и простояли. Воеводъ каждый годъ сменяютъ, монастырь все стоитъ. До того дошло и всѣмъ не мочно стало… Зосимъ и Саватій стали на небѣ совѣтъ совѣтать, стали Богу за обитель печаловать: „Создай, Господи, одинъ конецъ! Тутъ имъ Спасъ проглаголуетъ: „Не печалуйтесь мои свѣты. Чему быть суждено, то и сбудется. Я, истинной Спасъ, соловецкихъ стояльцевъ не покину. Готовы имъ вѣнцы золотые, отворены райскія двери“.
А въ Москве царь послѣдняго лютого воеводу посылаетъ:
Возгоритъ Осударь Царь:
Ты послушай-ко мой вѣрные воевода!
..............
Какъ на томъ на синемъ да на мори,
А на томъ на морском да на утокѣ
Во честном во монастыри да въ Соловецкомъ
А живутъ тамъ старцы да вси повѣры.
Они держатъ стару спасену вѣру.
..............
Ты послушайко мой вѣрный воевода
Ты бери солдатовъ да поболѣ.
Ты бери-ко да пушка мѣдны
Поѣзжай къ монастырю ко честному.
Заводи у ихъ нову вѣру.
Выводи оттуль стару вѣру праву.
Воевода и ѣдетъ по морю съ войскомъ.
Зосимъ-Соватій опеть какъ увидали суда стали на повѣтерь противну[1] запушшать.
Стали къ Спасу конатьсе[2]… Благослови Господи Боже обитель боронить!“ Спасъ опеть возговоритъ. Ужъ не къ Зосиму-Соватью, а къ Соловецкимъ стояльцамъ.
— Ужъ вы гой еси старцы соловецки,
Вы послушвайте рабы мои любезны:
Какъ настало нонѣ времечко страдимо,
А вить страдимо времечко счестливо.
..............
..............
У меня кругъ престолу мѣста много,
На престоли золотыхъ вѣнцовъ довольно.
Вы первы ко мнѣ, старцы ступайте
Со престолу золоты вѣнцы хватайте.
Опеть монастырь обложили. Изъ пушекъ стали палить. Да такъ до самого Крещенья. А въ монастырѣ одного начальника Логинъ звали. В темну-ту пору, къ святкамъ зачало у его сердце тоснуть. Канунъ Крещенья отмолились, а онъ мѣста прибрать не можетъ. Сходилъ, караулы поставилъ и сталъ его сонъ долить. Только повалился, ему какъ въ ухо кто-то и сшепталь: „Логине, возстани, воинство ратно во градъ будетъ скоро!“ Скочилъ, осмотрѣлся, — никого нѣту..... Опять его сонъ одолилъ. Другой разъ голосъ сказалъ: „Логине, возстани, воинство ратно во градъ входитъ!“ Онъ опять скочилъ думатъ: къ добру, ле къ худу! Што это мнѣ?.. И опять его сонъ одолилъ. Третьё голосъ ровно ему сшумѣлъ: .....Воинство раттно во градѣ, во градѣ!......
Логинъ кинется туда.... Въ самыхъ воротахъ сотолкнулись соловецкіе съ воеводиными. И соловецкіе защитники всѣ въ битвѣ полегли.
Оставшихся въ живыхъ всѣхъ разсудили: Однихъ въ прорубь, другихъ на плаху, третьихъ на крюки, руки, ноги, языки обрѣзали.
Казни были на льду. Пришла весна, тѣла оставались неубраными. Тепло стало. Стала трава зеленѣть. А ледъ у берега съ тѣлами мучениковъ стоитъ не тронувшись. „А ночами надъ има андельско пѣнье, свѣчи горятъ, ладономъ вѣетъ, столпы къ небу огненные выздымаютсе“.
Пришелъ указъ тѣла казненныхъ зарыть. И захоронили ихъ въ братскую могилу. Когда зарыли послѣдняго, льдина треснула и раздѣлившись ушла въ море.
Алексѣй Человѣкъ Божій.
Изъ конца въ конецъ по руси бродятъ калики и „поють славу Оликсѣю, Оликсѣю Божьему человѣку.
Искони хвалитъ его и Двина и Вага и Поморье.
Тихая, святая слава Алексѣя Человѣка Божія на Руси, напоминаетъ нежное поэтическое представленіе о св. Францискѣ Ассизскомъ на Западѣ.
Пѣвала про Алексѣя Человѣка Божьяго и Наталья Петровна. Одно споетъ, другое разскажеть.
Онъ и былъ у Христа, свѣтъ, избраной.
Онъ и былъ всѣмъ крещенымъ богеданой.
Онъ и первый у Господа печальникъ
И за всю свято-русскую землю.
Онъ и нищимъ, убогимъ заступникъ;
Онъ и старымъ, малымъ кормилецъ.
Поютъ славу Оликсѣю.
Оликсѣю Божьему Человеку,
По всему крещеному міру.
Во вѣки его славы не избыти.
Дивное ожерелье Сѣвера многими перлами блистало. Еще много этихъ перловъ осталось. Многіе, навѣрно, слыхали быливн-новеллу про Домну Ѳалалѣевну. Говорятъ, не такъ давно редкая женщина в Архангельскѣ не знала про „Домнушку“.
Тоненькимъ голосочкомъ пѣля ее Наталья Петровна. Иной раз сплакнетъ.
Близка эта старинка сердцу сѣверной женщины:
Пошелъ „свататься“ на Домнѣ Ѳалалеевнѣ нелюбой Дмитрій-князь. А Домна выскочила на крыльцо и стала насмѣхаться надъ нимъ. Вернулся Дмитрій домой и вослалъ слугъ звать Домну въ гости. Два раза приходили слуги приглашая:
Приходи ко ты Домнушка,
Приходи Ѳалилеевна.
Ты ко князю ко Митрею
Посидѣть съ красными дѣушками
Съ дорогима подруженьками.
Не стала Домна съ ними и разговаривать, а говорила отцу:
Не пойду я къ Митрею
Не йду я къ Михайловичу.
Онъ не въ гости, не въ пиръ зоветъ,
Онъ возьметъ меня насильнё.
Въ третій раз пришли слуги и принесли отцу Домны богатые подарки. Сталъ Домну посылать къ Митрію-князю и отецъ.
Покорилась Домна Ѳалилеевна. Пришла къ Митрію. Онъ ее встрѣчаетъ, поитъ виномъ и ведетъ „во покои, во особые“.
— Ты постой, постой Митрій-князь,
Ты постой Михайловичь:
О сбѣгаю ко батюшку
Во высокую горницу.
..............
Какъ родима та мамушка
Мне сошила два платьица.
Перво платье обручальное,
Друго платье вѣнчальное.
Обручально то платьицо.
Да я на полу стопчу,
Вѣнчально то платьицо,
Да иша я въ лоскуты прирву.
..............
Ты пусти меня Митрій князь,
Ты пусти меня Михайловичъ!
Да я сбѣгаю ко мамушки
На высоку могилоцьку
Попрощу прошеньица…
Отпустилъ ее Митрій князь. Побѣжала Домна, Растерзала въ отчаяньи свои обручальные и подвѣнечные наряды. Потомъ
Брала брала Домнушка
Да свечу воскоярову
Иша булатной ножичекъ.
Побѣжала Домнушка
Побѣжала Ѳалилеевна
Ко родимой матушки
На высоко могилище.
Она брала въ лѣву рученку
Да свечу воскоярову.
Да брала въ праву рученку
Да булатной ножичекъ
Да наставила ножичекъ
Протявъ бѣлаго горлышка.
..............
Закололась Домнушка
Закололась Ѳалилеевна.
Давно умолкла Наталья Петровна, а точно сейчасъ слышу:
Схоронили Домнушку
Схоронили Ѳалилеевну
На высокомъ угорышкѣ
Подъ кудряву вербушку.
