крестьянъ и сравниваетъ эти черты ихъ быта съ нищетой и рабскимъ положеніемъ крестьянъ въ Россіи, — онъ начинаетъ задумываться, знакомясь съ гостепріимствомъ „сибиряковъ“, которыхъ онъ считаетъ бывшими каторжниками, а также съ интеллигентнымъ обществомъ сибирскихъ городовъ, и не видя въ тоже время никакихъ признаковъ ссылки, не слыша о ней ни слова въ повседневныхъ разговорахъ, или же лишь въ формѣ хвастливаго заявленія „сибиряка“, — этого восточнаго янки, что ссыльнымъ въ Сибири живется лучше, чѣмъ крестьянамъ въ Россіи, — путешественникъ склоненъ бываетъ подумать, что его прежнія представленія о великой ссыльной колоніи были нѣсколько преувеличены и, что, въ концѣ-концовъ, ссыльнымъ, можетъ быть, и не такъ плохо въ Сибири, какъ объ этомъ говорили сантиментальные писатели.
Многіе путешественники по Сибири, — и не одни лишь иностранцы, — впадали въ подобную ошибку. Лишь какая-нибудь случайность: встрѣча съ арестантской партіей, тянущейся по невылазной грязи, подъ проливнымъ осеннимъ дождемъ, или возстаніе поляковъ по круго-байкальской дорогѣ, или встрѣча съ ссыльнымъ въ якутскихъ дебряхъ, въ родѣ описанной съ такой теплотой Адольфомъ Эрманомъ въ его „Путешествіяхъ“, — лишь одно изъ подобныхъ случайныхъ обстоятельствъ можетъ натолкнуть путешественника на размышленія и помочь ему раскрыть истину, трудно замѣчаемую, благодаря оффиціальной лжи и обывательской индифферентности; повторяемъ, обыкновенно лишь такія случайности открываютъ глаза путешественнику и онъ начинаетъ видѣть ту бездну страданій, которая скрывается подъ этими простыми тремя словами: ссылка въ Сибирь. Тогда онъ начинаетъ понимать, что, помимо оффиціальной исторіи Сибири, имѣется другая, глубоко печальная исторія, страницы которой, со времени завоеванія Сибири и до настоящаго времени, написаны кровью и повѣствуютъ о безконечныхъ страданіяхъ. Тогда онъ узнаетъ, что какъ ни мрачно народное представленіе о Сибири, но все-таки свѣтлѣе ужасающей дѣйствительности; онъ видитъ, что потрясающіе разсказы, которые ему прихо-
крестьян и сравнивает эти черты их быта с нищетой и рабским положением крестьян в России, — он начинает задумываться, знакомясь с гостеприимством «сибиряков», которых он считает бывшими каторжниками, а также с интеллигентным обществом сибирских городов, и не видя в тоже время никаких признаков ссылки, не слыша о ней ни слова в повседневных разговорах, или же лишь в форме хвастливого заявления «сибиряка», — этого восточного янки, что ссыльным в Сибири живется лучше, чем крестьянам в России, — путешественник склонен бывает подумать, что его прежние представления о великой ссыльной колонии были несколько преувеличены и, что, в конце концов, ссыльным, может быть, и не так плохо в Сибири, как об этом говорили сантиментальные писатели.
Многие путешественники по Сибири, — и не одни лишь иностранцы, — впадали в подобную ошибку. Лишь какая-нибудь случайность: встреча с арестантской партией, тянущейся по невылазной грязи, под проливным осенним дождем, или восстание поляков по круго-байкальской дороге, или встреча с ссыльным в якутских дебрях, вроде описанной с такой теплотой Адольфом Эрманом в его «Путешествиях», — лишь одно из подобных случайных обстоятельств может натолкнуть путешественника на размышления и помочь ему раскрыть истину, трудно замечаемую, благодаря официальной лжи и обывательской индифферентности; повторяем, обыкновенно лишь такие случайности открывают глаза путешественнику и он начинает видеть ту бездну страданий, которая скрывается под этими простыми тремя словами: ссылка в Сибирь. Тогда он начинает понимать, что, помимо официальной истории Сибири, имеется другая, глубоко печальная история, страницы которой, со времени завоевания Сибири и до настоящего времени, написаны кровью и повествуют о бесконечных страданиях. Тогда он узнает, что как ни мрачно народное представление о Сибири, но всё-таки светлее ужасающей действительности; он видит, что потрясающие рассказы, которые ему прихо-
