въ одномъ изъ крѣпостныхъ казематовъ. Я не утверждаю, что съ нимъ тамъ плохо обращаются; напротивъ, я предполагаю, что онъ, подобно всѣмъ другимъ политическимъ заключеннымъ, успѣлъ завоевать симпатіи своихъ тюремщиковъ, и я надѣюсь, что онъ помѣщенъ въ удобообитаемой камерѣ. Но вѣдь онъ имѣетъ право быть теперь въ Сибири и пользоваться сравнительной свободой въ карійской вольной командѣ, вблизи рудниковъ. У него имѣются родные и друзья, которымъ хотѣлось-бы узнать, наконецъ: живъ ли онъ и если живъ, то гдѣ находится? И я спрашиваю, въ свою очередь, м-ра Лансделля: достаточно ли онъ увѣренъ въ справедливости того, что ему сказали о крѣпости люди, разрѣшившіе ему осмотръ крѣпости и уполномочиваетъ ли онъ насъ написать друзьямъ Нечаева, что въ крѣпости нѣтъ никакихъ „oubliettes“ и что они должны искать его въ какомъ-либо другомъ мѣстѣ?“[1].
Конечно, какъ и слѣдовало ожидать, вопросъ мой остался безъ отвѣта, но съ тѣхъ поръ само русское правительство признало существованіе „oubliettes“ въ крѣпости, предоставляя своимъ англійскимъ восхвалителямъ выпутываться изъ этого противорѣчія, какъ имъ заблагоразсудится. Правительство отдало подъ судъ солдатъ за доставку писемъ именно въ эти „oubliettes“ алексѣевскаго равелина!
Въ 1882 восемнадцать человѣкъ солдатъ, состоявшихъ на караулѣ въ алексѣевскомъ равелинѣ, были преданы военному суду, вмѣстѣ съ студентомъ медицины, Дубровинымъ[2]. Солдаты обвинялись въ томъ, что они тайно передавали письма трехъ заключенныхъ въ равелинѣ студенту Дубровину и обратно. Обвинительный актъ, подписанный военнымъ прокуроромъ, полковникомъ Масловымъ, былъ напечатанъ цѣли-
в одном из крепостных казематов. Я не утверждаю, что с ним там плохо обращаются; напротив, я предполагаю, что он, подобно всем другим политическим заключенным, успел завоевать симпатии своих тюремщиков, и я надеюсь, что он помещен в удобообитаемой камере. Но ведь он имеет право быть теперь в Сибири и пользоваться сравнительной свободой в карийской вольной команде, вблизи рудников. У него имеются родные и друзья, которым хотелось бы узнать, наконец: жив ли он и если жив, то где находится? И я спрашиваю, в свою очередь, м-ра Лансделля: достаточно ли он уверен в справедливости того, что ему сказали о крепости люди, разрешившие ему осмотр крепости и уполномочивает ли он нас написать друзьям Нечаева, что в крепости нет никаких „oubliettes“ и что они должны искать его в каком-либо другом месте?»[1].
Конечно, как и следовало ожидать, вопрос мой остался без ответа, но с тех пор само русское правительство признало существование «oubliettes» в крепости, предоставляя своим английским восхвалителям выпутываться из этого противоречия, как им заблагоразсудится. Правительство отдало под суд солдат за доставку писем именно в эти «oubliettes» алексеевского равелина!
В 1882 восемнадцать человек солдат, состоявших на карауле в алексеевском равелине, были преданы военному суду, вместе с студентом медицины, Дубровиным[2]. Солдаты обвинялись в том, что они тайно передавали письма трех заключенных в равелине студенту Дубровину и обратно. Обвинительный акт, подписанный военным прокурором, полковником Масловым, был напечатан цели-
