трубы монетнаго двора, возвышающейся надъ нашимъ дворикомъ, и падавшимъ въ него при восточномъ вѣтрѣ, — воздухъ бывалъ иногда совершенно отравленъ. Я не могъ тогда переносить постояннаго кашля солдатъ, которымъ цѣлый день приходилось вдыхать этотъ ядовитый дымъ, и обыкновенно просилъ, чтобы меня увели обратно въ мою камеру.
Но всѣ эти неудобства были мелочными въ нашихъ глазахъ и никто изъ насъ не придавалъ имъ особеннаго значенія. Всѣ мы прекрасно сознавали, что отъ тюрьмы нельзя ожидать многаго и что русское правительство никогда не проявляло нѣжности къ тѣмъ, кто пытался свергнуть его желѣзное иго. Больше того, мы знали что Трубецкой бастіонъ это — дворецъ, да, дворецъ, по сравненію съ тѣми тюрьмами, въ которыхъ ежегодно томятся сотни тысячъ нашихъ соотечественниковъ, подвергаясь тѣмъ ужасамъ, о которыхъ я писалъ выше.
Короче говоря, матеріальныя условія заключенія въ Трубецкомъ бастіонѣ не были особенно плохи, хотя въ общемъ, конечно, они были достаточны суровы. Не должно забывать, что, по меньшей мѣрѣ, половина сидѣвшихъ въ крѣпости попали туда просто по доносу какого-нибудь шпіона, или за знакомство съ революціонерами; не должно забывать также и того обстоятельства, что значительная ихъ часть, пробывъ въ заключеніи 2—3 года, не бывали даже предаваемы суду, а если и попадали подъ судъ, то бывали оправдываемы (какъ, напр., въ процессѣ 193-хъ) и вслѣдъ за тѣмъ высылались „административнымъ порядкомъ“ въ Сибирь или въ какую-либо деревушку на берегахъ Ледовитаго Океана. Слѣдствіе ведется втайнѣ и никому не извѣстно, сколько времени оно займетъ; не извѣстно — какіе законы будутъ примѣнены: — общегражданскіе или законы военнаго времени, и что ожидаетъ заключеннаго; его могутъ оправдать, но могутъ и повѣсить. Защитникъ не допускается во время слѣдствія; запрещается даже разговоръ или переписка съ родными объ обстоягельствахъ, поведшихъ къ аресту. Въ теченіе всего безконечно длиннаго періода слѣдствія узникамъ не даютъ никакой работы. Перо, чернила и карандашъ строго вэспрещены въ стѣ-
трубы монетного двора, возвышающейся над нашим двориком, и падавшим в него при восточном ветре, — воздух бывал иногда совершенно отравлен. Я не мог тогда переносить постоянного кашля солдат, которым целый день приходилось вдыхать этот ядовитый дым, и обыкновенно просил, чтобы меня увели обратно в мою камеру.
Но все эти неудобства были мелочными в наших глазах и никто из нас не придавал им особенного значения. Все мы прекрасно сознавали, что от тюрьмы нельзя ожидать многого и что русское правительство никогда не проявляло нежности к тем, кто пытался свергнуть его железное иго. Больше того, мы знали что Трубецкой бастион это — дворец, да, дворец, по сравнению с теми тюрьмами, в которых ежегодно томятся сотни тысяч наших соотечественников, подвергаясь тем ужасам, о которых я писал выше.
Короче говоря, материальные условия заключения в Трубецком бастионе не были особенно плохи, хотя в общем, конечно, они были достаточны суровы. Не должно забывать, что, по меньшей мере, половина сидевших в крепости попали туда просто по доносу какого-нибудь шпиона, или за знакомство с революционерами; не должно забывать также и того обстоятельства, что значительная их часть, пробыв в заключении 2—3 года, не бывали даже предаваемы суду, а если и попадали под суд, то бывали оправдываемы (как, напр., в процессе 193-х) и вслед за тем высылались «административным порядком» в Сибирь или в какую-либо деревушку на берегах Ледовитого Океана. Следствие ведется втайне и никому не известно, сколько времени оно займет; не известно — какие законы будут применены: — общегражданские или законы военного времени, и что ожидает заключенного; его могут оправдать, но могут и повесить. Защитник не допускается во время следствия; запрещается даже разговор или переписка с родными об обстоягельствах, поведших к аресту. В течение всего бесконечно длинного периода следствия узникам не дают никакой работы. Перо, чернила и карандаш строго вэспрещены в сте-
