Мнѣ впервые пришлось ознакомиться съ русскими тюрьмами въ 1862 г., въ Забайкальской Области. Я тогда только что пріѣхалъ въ Иркутскъ, — молодымъ казачьимъ офицеромъ, не достигшимъ еще двадцати-лѣтняго возраста, — и, мѣсяца два спустя послѣ моего прибытія, былъ уже назначенъ секретаремъ мѣстнаго комитета, занимавшагося вопросомъ о реформѣ тюремъ. Считаю не лишнимъ сдѣлать здѣсь нѣсколько необходимыхъ поясненій.
Образованіе мое въ то время ограничивалось курсомъ военной школы. Мы, конечно, посвящали много времени математикѣ и естественнымъ наукамъ, но еще болѣе времени уходило на изученіе военнаго искусства, искусства уничтоженія людей на поляхъ битвъ. Но мы переживали тогда въ Россіи эпоху великаго пробужденія мысли, наступившую вслѣдъ за Крымскимъ разгромомъ; немудрено поэтому, что даже на образовательномъ курсѣ военныхъ школъ отразилось вліяніе этого великаго движенія. Нѣчто, стоявшее выше милитаризма, проникало даже сквозь стѣны Пажескаго Корпуса.
Начиная съ 1859 года русская печать получила нѣкоторую свободу и со страстью отдалась обсужденію политическихъ и экономическихъ реформъ, которыя должны были сгладить слѣды тридцати-лѣтняго военнаго режима Николаевщины; отголоски напряженной интелектуальной дѣятельности, волновавшей страну, долетали и до нашихъ классныхъ комнатъ. Нѣкоторые изъ насъ много читали, стремясь пополнить свое образованіе. Вообще, мы проявляли горячій интересъ къ предполагавшейся перестройкѣ нашихъ архаическихъ учрежденій и нерѣдко, — между уроками тактики и военной
Мне впервые пришлось ознакомиться с русскими тюрьмами в 1862 г., в Забайкальской Области. Я тогда только что приехал в Иркутск, — молодым казачьим офицером, не достигшим еще двадцатилетнего возраста, — и, месяца два спустя после моего прибытия, был уже назначен секретарем местного комитета, занимавшегося вопросом о реформе тюрем. Считаю нелишним сделать здесь несколько необходимых пояснений.
Образование мое в то время ограничивалось курсом военной школы. Мы, конечно, посвящали много времени математике и естественным наукам, но еще более времени уходило на изучение военного искусства, искусства уничтожения людей на полях битв. Но мы переживали тогда в России эпоху великого пробуждения мысли, наступившую вслед за Крымским разгромом; немудрено поэтому, что даже на образовательном курсе военных школ отразилось влияние этого великого движения. Нечто, стоявшее выше милитаризма, проникало даже сквозь стены Пажеского корпуса.
Начиная с 1859 года русская печать получила некоторую свободу и со страстью отдалась обсуждению политических и экономических реформ, которые должны были сгладить следы тридцатилетнего военного режима николаевщины; отголоски напряженной интеллектуальной деятельности, волновавшей страну, долетали и до наших классных комнат. Некоторые из нас много читали, стремясь пополнить свое образование. Вообще, мы проявляли горячий интерес к предполагавшейся перестройке наших архаических учреждений и нередко, — между уроками тактики и военной
