скій же тарифъ — изъ 50 фр. 25 фр. надзирателю, а затѣмъ на остальные 25 поставляется табакъ и пр. по упомянутымъ цѣнамъ. Что касается до работъ, то и при казенной и при подрядческой системѣ, практикуемыхъ въ большихъ тюрьмахъ, совершается такая масса всякаго рода мелкихъ мошенничествъ, что мнѣ неоднократно приходилось слышать въ Клэрво отъ арестантовъ: „настоящіе воры, сударь, не мы, а тѣ, которые держатъ насъ здѣсь“. Конечно, мнѣ скажутъ, что администрація должна стремиться искоренить это зло и что многое уже сдѣлано въ этомъ отношеніи. Я даже готовъ признать справедливость этого замѣчанія. Но вопросъ въ томъ, — можетъ ли зло этого рода быть совершенно искоренено? Уже одно то обстоятельство, что зло это существуетъ въ большинствѣ тюремъ Европы, указываетъ, какъ трудно найти неподкупную тюремную администрацію.
Впрочемъ, упоминая объ этой причинѣ деморализаціи, я не стану очень подчеркивать ее; не потому, что я не признаю ея чрезвычайно вреднаго вліянія, но просто потому, что если бы вышеуказанная причина совершенно исчезла изъ тюремной жизни, то и тогда въ нашихъ карательныхъ учрежденіяхъ осталось бы множество другихъ развращающихъ причинъ, отъ которыхъ нельзя избавиться, покуда тюрьма останется тюрьмою. Къ нимъ я и перейду.
Много было написано объ оздоровляющемъ вліяніи труда — особливо физическаго труда — и я, конечно, менѣе всего стану отрицать это вліяніе. Не давать арестантамъ никакого занятія, какъ это практикуется въ Россіи, значитъ — совершенно деморализовать ихъ, налагать на нихъ безполезное наказаніе и убивать въ нихъ послѣднюю искру энергіи, дѣлая ихъ совершенно неспособными къ трудовой жизни послѣ тюрьмы. Но есть трудъ и трудъ. Существуетъ свободный трудъ, возвышающій человѣка, освобождающій его мозгъ отъ скорбныхъ мыслей и болѣзненныхъ идей, — трудъ, заставляющій человѣка чувствовать себя частицею міровой жизни. Но есть также и вынужденный трудъ, трудъ раба, унижающій человѣка, — трудъ, которымъ занимаются съ отвра-
ский же тариф — из 50 фр. 25 фр. надзирателю, а затем на остальные 25 поставляется табак и пр. по упомянутым ценам. Что касается до работ, то и при казенной и при подрядческой системе, практикуемых в больших тюрьмах, совершается такая масса всякого рода мелких мошенничеств, что мне неоднократно приходилось слышать в Клэрво от арестантов: «настоящие воры, сударь, не мы, а те, которые держат нас здесь». Конечно, мне скажут, что администрация должна стремиться искоренить это зло и что многое уже сделано в этом отношении. Я даже готов признать справедливость этого замечания. Но вопрос в том, — может ли зло этого рода быть совершенно искоренено? Уже одно то обстоятельство, что зло это существует в большинстве тюрем Европы, указывает, как трудно найти неподкупную тюремную администрацию.
Впрочем, упоминая об этой причине деморализации, я не стану очень подчеркивать её; не потому, что я не признаю её чрезвычайно вредного влияния, но просто потому, что если бы вышеуказанная причина совершенно исчезла из тюремной жизни, то и тогда в наших карательных учреждениях осталось бы множество других развращающих причин, от которых нельзя избавиться, покуда тюрьма останется тюрьмою. К ним я и перейду.
Много было написано об оздоровляющем влиянии труда — особливо физического труда — и я, конечно, менее всего стану отрицать это влияние. Не давать арестантам никакого занятия, как это практикуется в России, значит — совершенно деморализовать их, налагать на них бесполезное наказание и убивать в них последнюю искру энергии, делая их совершенно неспособными к трудовой жизни после тюрьмы. Но есть труд и труд. Существует свободный труд, возвышающий человека, освобождающий его мозг от скорбных мыслей и болезненных идей, — труд, заставляющий человека чувствовать себя частицею мировой жизни. Но есть также и вынужденный труд, труд раба, унижающий человека, — труд, которым занимаются с отвра-
