ночной камерѣ. Надзиратели убили его ключами. Согласно оффиціальному отчету, арестантъ самъ покончилъ съ собой, повѣсившись; но тюремный докторъ отказался подписать этотъ отчетъ и подалъ отдѣльное заявленіе, въ которомъ указалъ, что, по его мнѣнію, арестантъ былъ убитъ. Это обстоятельство повело къ радикальной реформѣ въ дѣлѣ обращенія съ арестантами и я съ удовольствіемъ отмѣчаю, что въ Клэрво отношенія между заключенными и надзирателями были несравненно лучше, чѣмъ въ Ліонѣ. Меньше было грубости и больше проявленій человѣчности, чѣмъ я ожидалъ встрѣтить это, не смотря на то, что сама по себѣ система очень скверна и неминуемо влечетъ за собой самые гибельные результаты.
Конечно, сравнительно благопріятный вѣтеръ, вѣявшій въ то время надъ Клэрво, можетъ очень быстро измѣниться къ худшему. Малѣйшій признакъ бунта можетъ вызвать крутой поворотъ, тѣмъ болѣе, что имѣется не мало надзирателей и тюремныхъ инспекторовъ, вздыхающихъ по „старой системѣ“, которая до сихъ поръ остается въ ходу въ другихъ французскихъ тюрьмахъ. Такъ напримѣръ, когда мы были уже въ Клэрво, былъ присланъ туда арестантъ изъ Пуасси, центральной тюрьмы, находящейся вблизи Парижа. Онъ находилъ приговоръ суда не справедливымъ и по цѣлымъ днямъ громко кричалъ въ своей одиночкѣ. Собственно говоря, у него были всѣ признаки начинающагося безумія. Но тюремное начальство въ Пуасси, чтобы заставить его замолчать, не нашло ничего лучшаго, какъ ставить у дверей его камеры пожарную машину и окачивать его водой; затѣмъ его оставляли, совершенно мокраго, въ его одиночкѣ, не смотря на зимній холодъ. Нужно было вмѣшательство прессы, чтобы директоръ тюрьмы въ Пуасси, виновный въ этомъ варварствѣ, былъ смѣщенъ. Многочисленные бунты, возникавшіе въ 1883—1885 годахъ, почти во всѣхъ французскихъ тюрьмахъ, показываютъ, впрочемъ, что „старая система“ до сихъ поръ въ полномъ ходу.
Я сказалъ выше, что отношеніе между арестантами и надзирателями въ Клэрво были лучше, чѣмъ въ Ліонѣ.
ночной камере. Надзиратели убили его ключами. Согласно официальному отчету, арестант сам покончил с собой, повесившись; но тюремный доктор отказался подписать этот отчет и подал отдельное заявление, в котором указал, что, по его мнению, арестант был убит. Это обстоятельство повело к радикальной реформе в деле обращения с арестантами и я с удовольствием отмечаю, что в Клэрво отношения между заключенными и надзирателями были несравненно лучше, чем в Лионе. Меньше было грубости и больше проявлений человечности, чем я ожидал встретить это, несмотря на то, что сама по себе система очень скверна и неминуемо влечет за собой самые гибельные результаты.
Конечно, сравнительно благоприятный ветер, веявший в то время над Клэрво, может очень быстро измениться к худшему. Малейший признак бунта может вызвать крутой поворот, тем более, что имеется немало надзирателей и тюремных инспекторов, вздыхающих по «старой системе», которая до сих пор остается в ходу в других французских тюрьмах. Так например, когда мы были уже в Клэрво, был прислан туда арестант из Пуасси, центральной тюрьмы, находящейся вблизи Парижа. Он находил приговор суда несправедливым и по целым дням громко кричал в своей одиночке. Собственно говоря, у него были все признаки начинающегося безумия. Но тюремное начальство в Пуасси, чтобы заставить его замолчать, не нашло ничего лучшего, как ставить у дверей его камеры пожарную машину и окачивать его водой; затем его оставляли, совершенно мокрого, в его одиночке, несмотря на зимний холод. Нужно было вмешательство прессы, чтобы директор тюрьмы в Пуасси, виновный в этом варварстве, был смещен. Многочисленные бунты, возникавшие в 1883—1885 годах, почти во всех французских тюрьмах, показывают, впрочем, что «старая система» до сих пор в полном ходу.
Я сказал выше, что отношение между арестантами и надзирателями в Клэрво были лучше, чем в Лионе.
