болѣвшихъ товарищей, мы выходили втроемъ на прогулку въ уединенный маленькій садикъ директора или въ большой огородъ; и никогда, въ теченіи этихъ двухъ лѣтъ, надзиратель, сопровождавшій насъ въ этихъ прогулкахъ, не упустилъ меня изъ виду, хотя бы только на пять минутъ. Такъ смотрѣли за всѣми въ этой громадной тюрьмѣ.
Газеты не допускались въ наше помѣщеніе, за исключеніемъ научныхъ періодическихъ изданій и иллюстрированныхъ еженедѣльниковъ. Лишь на второй годъ нашего заключенія, намъ разрѣшили получать безцвѣтный „Petit Journal“ и правительственную газету, издававшуюся въ Ліонѣ. Соціалистическая литература, конечно, не допускалась, и я не могъ получить даже одну изъ книгъ, написанныхъ мною самимъ. Что же касается литературныхъ работъ, то всѣ рукописи, которыя я посылалъ изъ тюрьмы, подвергались строжайшему контролю. Статьи, посвященныя соціальнымъ вопросамъ, и въ особенности касавшіяся русскихъ дѣлъ, не выпускались за тюремныя стѣны. Уголовнымъ преступникамъ разрѣшается писать письма разъ въ мѣсяцъ и то лишь къ ближайшимъ роднымъ, но намъ разрѣшалось корреспондировать съ нашими друзьями, сколько намъ было угодно, однако, всѣ письма, какъ посылаемыя такъ и получаемыя, подвергались самой придирчивой цензурѣ, что вызывало постоянныя столкновенія съ тюремной администраціей.
Пища, по моему мнѣнію, давалась въ недостаточномъ количествѣ. Дневной раціонъ состоялъ главнымъ образомъ изъ хлѣба, котораго выдавалось по 850 граммовъ (1¾ фунта) въ день на человѣка. Хлѣбъ — сѣраго цвѣта (изъ ржи и пшеницы), очень хорошаго качества, и если арестантъ жалуется, что обычной порціи для него недостаточно, ему прибавляютъ одинъ или два такихъ хлѣба въ недѣлю. Завтракъ состоитъ изъ супа, свареннаго изъ небольшого количества овощей, воды и американскаго свинаго сала, при чемъ послѣднее нерѣдко бываетъ не свѣжимъ и прогорьклымъ. На обѣдъ дается тотъ же супъ съ прибавленіемъ тарелки (2 унцовъ) вареной фасоли, риса, чечевицы или картофеля. Дважды въ недѣлю дается мясной супъ; въ этихъ случаяхъ бульонъ дается
болевших товарищей, мы выходили втроем на прогулку в уединенный маленький садик директора или в большой огород; и никогда, в течении этих двух лет, надзиратель, сопровождавший нас в этих прогулках, не упустил меня из виду, хотя бы только на пять минут. Так смотрели за всеми в этой громадной тюрьме.
Газеты не допускались в наше помещение, за исключением научных периодических изданий и иллюстрированных еженедельников. Лишь на второй год нашего заключения, нам разрешили получать бесцветный «Petit Journal» и правительственную газету, издававшуюся в Лионе. Социалистическая литература, конечно, не допускалась, и я не мог получить даже одну из книг, написанных мною самим. Что же касается литературных работ, то все рукописи, которые я посылал из тюрьмы, подвергались строжайшему контролю. Статьи, посвященные социальным вопросам, и в особенности касавшиеся русских дел, не выпускались за тюремные стены. Уголовным преступникам разрешается писать письма раз в месяц и то лишь к ближайшим родным, но нам разрешалось корреспондировать с нашими друзьями, сколько нам было угодно, однако, все письма, как посылаемые так и получаемые, подвергались самой придирчивой цензуре, что вызывало постоянные столкновения с тюремной администрацией.
Пища, по моему мнению, давалась в недостаточном количестве. Дневной рацион состоял главным образом из хлеба, которого выдавалось по 850 граммов (1¾ фунта) в день на человека. Хлеб — серого цвета (из ржи и пшеницы), очень хорошего качества, и если арестант жалуется, что обычной порции для него недостаточно, ему прибавляют один или два таких хлеба в неделю. Завтрак состоит из супа, сваренного из небольшого количества овощей, воды и американского свиного сала, причем последнее нередко бывает не свежим и прогорклым. На обед дается тот же суп с прибавлением тарелки (2 унцов) вареной фасоли, риса, чечевицы или картофеля. Дважды в неделю дается мясной суп; в этих случаях бульон дается
