проходомъ около трехъ футовъ ширины, въ которомъ дежуритъ надзиратель. Такимъ образомъ, въ каждомъ помѣщеніи находятся одновременно 5 арестантовъ, а въ противоположное втискиваются около 15 мужчинъ, женщинъ и дѣтей, — ихъ родственники. Свиданія продолжаются не болѣе 15—20 минутъ; всѣ говорятъ одновременно, всѣ спѣшатъ сказать, что нужно, и среди этого шума голосовъ, изъ которыхъ каждый звучитъ все громче и громче, приходится кричать изо всѣхъ силъ, если хочешь, чтобы тебя услыхали. Послѣ нѣсколькихъ минутъ подобнаго упражненія, и я и моя жена теряли голосъ, и мы были вынуждены просто глядѣть другъ на друга безмолвно, причемъ я взлѣзалъ по рѣшеткѣ, поближе къ маленькому окошечку, освѣщавшему конуру сзади, чтобы жена моя могла по крайней мѣрѣ увидать мой профиль, слабо рисовавшійся на сѣромъ фонѣ окошечка. Уходя изъ пріемнаго покоя, она обыкновенно говорила, что подобное свиданіе является лишь мученіемъ.
Я долженъ бы былъ сказать нѣсколько словъ о „Дворцѣ Справедливости“ (Palais de Justice) въ Ліонѣ, гдѣ насъ держали десять дней во время суда надъ нами. Но при этомъ пришлось бы коснуться такихъ отвратительныхъ подробностей, что я предпочитаю перейти къ другому предмету. Достаточно упомянуть, что комнаты, въ которыхъ арестованные ожидаютъ своей очереди явиться предъ судебнымъ слѣдователемъ, бываютъ покрыты лужами всякихъ скверныхъ жидкостей, и что въ Ліонскомъ „Дворцѣ“ есть нѣсколько темныхъ камеръ, имѣющихъ поперемѣнно двоякое назначеніе: иногда онѣ служатъ ватерклозетомъ, а вслѣдъ затѣмъ, послѣ самой непритязательной очистки, въ нихъ снова помѣщаютъ арестованныхъ. Никогда въ моей жизни я не видалъ ничего столь грязнаго, какъ этотъ „Дворецъ“, который навсегда останется въ моихъ воспоминаніяхъ, какъ дворецъ всевозможной грязи. Съ чувствомъ истиннаго облегченія вернулся я изъ него въ мою пистолю, гдѣ и прожилъ еще два мѣсяца, покуда мои товарищи ходили въ апелляціонный судъ. Послѣдній, какъ и слѣдовало ожидать, подтвердилъ приговоры, произнесенные по указкѣ правительства судомъ исправительной поли-
проходом около трех футов ширины, в котором дежурит надзиратель. Таким образом, в каждом помещении находятся одновременно 5 арестантов, а в противоположное втискиваются около 15 мужчин, женщин и детей, — их родственники. Свидания продолжаются не более 15—20 минут; все говорят одновременно, все спешат сказать, что нужно, и среди этого шума голосов, из которых каждый звучит всё громче и громче, приходится кричать изо всех сил, если хочешь, чтобы тебя услыхали. После нескольких минут подобного упражнения, и я и моя жена теряли голос, и мы были вынуждены просто глядеть друг на друга безмолвно, причем я взлезал по решетке, поближе к маленькому окошечку, освещавшему конуру сзади, чтобы жена моя могла по крайней мере увидать мой профиль, слабо рисовавшийся на сером фоне окошечка. Уходя из приемного покоя, она обыкновенно говорила, что подобное свидание является лишь мучением.
Я должен бы был сказать несколько слов о «Дворце Справедливости» (Palais de Justice) в Лионе, где нас держали десять дней во время суда над нами. Но при этом пришлось бы коснуться таких отвратительных подробностей, что я предпочитаю перейти к другому предмету. Достаточно упомянуть, что комнаты, в которых арестованные ожидают своей очереди явиться пред судебным следователем, бывают покрыты лужами всяких скверных жидкостей, и что в Лионском «Дворце» есть несколько темных камер, имеющих попеременно двоякое назначение: иногда они служат ватерклозетом, а вслед затем, после самой непритязательной очистки, в них снова помещают арестованных. Никогда в моей жизни я не видал ничего столь грязного, как этот «Дворец», который навсегда останется в моих воспоминаниях, как дворец всевозможной грязи. С чувством истинного облегчения вернулся я из него в мою пистолю, где и прожил еще два месяца, покуда мои товарищи ходили в апелляционный суд. Последний, как и следовало ожидать, подтвердил приговоры, произнесенные по указке правительства судом исправительной поли-
