комо было такое отношеніе въ манджурской администраціи, а равнымъ образомъ и въ русской — какъ въ Иркутскѣ, такъ и въ Петербургѣ. Трудно найти, въ самомъ дѣлѣ, болѣе поразительное изображеніе поголовнаго грабительства въ рядахъ всей высшей администраціи Россіи, чѣмъ то, которое давалось въ отчетахъ Государственнаго Контролера Александру II-му, когда контроль впервые былъ введенъ въ Россіи. Но какой вопль негодованія поднялся бы противъ того русскаго, который перевелъ бы эти отчеты и сообщилъ бы ихъ содержаніе въ иностранной прессѣ! — „Сору изъ избы не выноси!“ — закричали бы всѣ, такъ или иначе прикосновенные къ бюрократическимъ сферамъ.
Легко можно себѣ представить, насколько затруднительно для иностранца ознакомленіе, при подобныхъ обстоятельствахъ, съ дѣйствительнымъ положеніемъ такой отрасли администраціи, какъ русскія тюрьмы, въ особенности если ему приходится вращаться исключительно въ административныхъ кругахъ, если онъ при этомъ не знакомъ съ русскимъ языкомъ и если онъ не изучилъ русской литературы, относящейся къ этому предмету. Если бы даже онъ былъ воодушевленъ самымъ искреннимъ желаніемъ добраться до правды и не сдѣлаться игрушкой въ рукахъ бюрократіи, которая всегда рада найти удобный случай для своего обѣленія въ иностранной прессѣ, то и тогда его путь былъ бы усѣянъ всевозможными затрудненіями.
Къ сожалѣнію, эта простая истина не всегда была понята иностранцами, посещавшими Россію, и въ то время, когда Степнякъ (Кравчинскій) и я пытались обратить вниманіе англійскаго общественнаго мнѣнія на ужасы, совершавшіеся въ русскихъ тюрьмахъ, нашелся англичанинъ, священникъ Лансделль, взявшійся обѣлять русскую администрацію. Проѣхавшись со стремительною быстротою по Сибири, онъ выпустилъ сперва рядъ статей, а потомъ и цѣлую книгу, въ которой разсказывалъ чудеса, даже про такія ужасныя тюрьмы, какъ Тюменская и Томская пересыльныя тюрьмы.
Такъ какъ его описанія не сходились съ моими и ему на это было указано въ прессѣ, то онъ попытался
комо было такое отношение в манджурской администрации, а равным образом и в русской — как в Иркутске, так и в Петербурге. Трудно найти, в самом деле, более поразительное изображение поголовного грабительства в рядах всей высшей администрации России, чем то, которое давалось в отчетах Государственного Контролера Александру II-му, когда контроль впервые был введен в России. Но какой вопль негодования поднялся бы против того русского, который перевел бы эти отчеты и сообщил бы их содержание в иностранной прессе! — «Сору из избы не выноси!» — закричали бы все, так или иначе прикосновенные к бюрократическим сферам.
Легко можно себе представить, насколько затруднительно для иностранца ознакомление, при подобных обстоятельствах, с действительным положением такой отрасли администрации, как русские тюрьмы, в особенности если ему приходится вращаться исключительно в административных кругах, если он при этом не знаком с русским языком и если он не изучил русской литературы, относящейся к этому предмету. Если бы даже он был воодушевлен самым искренним желанием добраться до правды и не сделаться игрушкой в руках бюрократии, которая всегда рада найти удобный случай для своего обеления в иностранной прессе, то и тогда его путь был бы усеян всевозможными затруднениями.
К сожалению, эта простая истина не всегда была понята иностранцами, посещавшими Россию, и в то время, когда Степняк (Кравчинский) и я пытались обратить внимание английского общественного мнения на ужасы, совершавшиеся в русских тюрьмах, нашелся англичанин, священник Лансделль, взявшийся обелять русскую администрацию. Проехавшись со стремительною быстротою по Сибири, он выпустил сперва ряд статей, а потом и целую книгу, в которой рассказывал чудеса, даже про такие ужасные тюрьмы, как Тюменская и Томская пересыльные тюрьмы.
Так как его описания не сходились с моими и ему на это было указано в прессе, то он попытался
