приносить имъ книги. Значительное количество заключенныхъ умираютъ медленной смертью, въ большинствѣ случаевъ отъ чахотки, и процентъ смертности быстро возрастаетъ.
Самымъ страшнымъ зломъ Карійской каторги является ничѣмъ не сдерживаемый произволъ тюремнаго начальства; заключенные находятся цѣликомъ въ зависимости отъ капризовъ людей, назначаемыхъ начальствомъ со спеціальной цѣлью „держать ихъ въ ежевыхъ рукавицахъ“. Начальникъ военной команды на Карѣ открыто говоритъ, что онъ былъ бы радъ, если бы какой-нибудь „политическій“ оскорбилъ его, такъ какъ оскорбителя повѣсили бы; тюремный врачъ лѣчитъ арестантовъ при помощи кулаковъ; адъютантъ генералъ-губернатора, капитанъ Загаринъ, въ отвѣтъ на угрозу арестантовъ пожаловаться министру юстиціи, громко заявилъ: „Я вашъ губернаторъ, вашъ министръ, вашъ царь!“ Достаточно ознакомиться съ исторіей „бунта“ въ Красноярской тюрьмѣ, вызваннаго тѣмъ же капитаномъ Загаринымъ, чтобы убѣдиться, что вмѣсто того, чтобы находиться на государственной службѣ, подобный господинъ долженъ былъ бы сидѣть въ домѣ умалишенныхъ. Даже женщинамъ изъ политическихъ приходилось терпѣть отъ его грубости: онъ оскорблялъ въ нихъ даже чувство стыдливости. Но когда Щедринъ, защищая свою невѣсту, ударилъ Загарина по лицу, военный судъ вынесъ Щедрину смертный приговоръ. Генералъ Педашенко поступилъ согласно громко выраженному мнѣнію всего Иркутскаго общества, замѣнивъ смертный приговоръ двухнедѣльнымъ арестомъ въ карцерѣ, но, къ сожалѣнію, немногіе русскіе чиновники отличаются смѣлостью исправлявшаго должность генералъ-губернатора Восточной Сибири. Карцера, кандалы, приковка къ тачкѣ, — таковы обычныя наказанія, и при томъ вѣчныя угрозы „сотней плетей“. — „Запорю! Сгною въ карцерѣ!“ — постоянно слышатъ арестанты окрики начальства. Но, къ счастью, тѣлесное наказаніе не примѣняется къ политическимъ. Пятидесятилѣтній опытъ научилъ чиновниковъ, что день, когда бы вздумали примѣнить это наказаніе къ политическимъ, былъ бы „днемъ великаго кровопролитія“, какъ
приносить им книги. Значительное количество заключенных умирают медленной смертью, в большинстве случаев от чахотки, и процент смертности быстро возрастает.
Самым страшным злом карийской каторги является ничем не сдерживаемый произвол тюремного начальства; заключенные находятся целиком в зависимости от капризов людей, назначаемых начальством со специальной целью «держать их в ежовых рукавицах». Начальник военной команды на Каре открыто говорит, что он был бы рад, если бы какой-нибудь «политический» оскорбил его, так как оскорбителя повесили бы; тюремный врач лечит арестантов при помощи кулаков; адъютант генерал-губернатора, капитан Загарин, в ответ на угрозу арестантов пожаловаться министру юстиции, громко заявил: «Я ваш губернатор, ваш министр, ваш царь!» Достаточно ознакомиться с историей «бунта» в Красноярской тюрьме, вызванного тем же капитаном Загариным, чтобы убедиться, что вместо того, чтобы находиться на государственной службе, подобный господин должен был бы сидеть в доме умалишенных. Даже женщинам из политических приходилось терпеть от его грубости: он оскорблял в них даже чувство стыдливости. Но когда Щедрин, защищая свою невесту, ударил Загарина по лицу, военный суд вынес Щедрину смертный приговор. Генерал Педашенко поступил согласно громко выраженному мнению всего иркутского общества, заменив смертный приговор двухнедельным арестом в карцере, но, к сожалению, немногие русские чиновники отличаются смелостью исправлявшего должность генерал-губернатора Восточной Сибири. Карцера́, кандалы, приковка к тачке, — таковы обычные наказания, и притом вечные угрозы «сотней плетей». — «Запорю! Сгною в карцере!» — постоянно слышат арестанты окрики начальства. Но, к счастью, телесное наказание не применяется к политическим. Пятидесятилетний опыт научил чиновников, что день, когда бы вздумали применить это наказание к политическим, был бы «днем великого кровопролития», как
