ряда воплей, единовременно вырывающихся изъ сотенъ грудей; это — скорбный разсказъ, въ которомъ съ дѣтскою простотою выраженій описывается горькая судьба арестанта; это — потрясающій призывъ русскаго ссыльнаго къ милосердію, обращенный къ крестьянамъ, судьба которыхъ нерѣдко мало чѣмъ отличается отъ его собственной. Вѣка страданій, скорбей и нищеты, преслѣдованій, задавливавшихъ самыя могучія силы нашего народа, слышатся въ этой рыдающей пѣснѣ. Ея звуки глубокой скорби напоминаютъ о пыткахъ прошлыхъ вѣковъ, о полузадушенныхъ крикахъ подъ палками и плетями нашего времени, о мракѣ тюремъ, о дикости тайги, о слезахъ стонущей жены. Крестьяне придорожныхъ сибирскихъ деревень понимаютъ эти звуки: они знаютъ ихъ дѣйствительное значеніе по собственному опыту и этотъ призывъ къ милосердію со стороны „несчастныхъ“, — какъ нашъ народъ называетъ арестантовъ, — всегда находитъ откликъ въ сердцахъ крестьянской бѣдноты; самая убогая вдова, осѣняя себя крестнымъ знаменіемъ, спѣшитъ подать „несчастнымъ“ нѣсколько грошей или кусокъ хлѣба, низко кланяясь передъ ними, благодаря ихъ, что они не пренебрегаютъ ея бѣдной милостыней.
Къ вечеру, сдѣлавъ пѣшкомъ 20 или 30 верстъ, арестантская партія, наконецъ, достигаетъ этапа, на которомъ проводитъ ночь и отдыхаетъ цѣлыя сутки послѣ каждыхъ двухъ дней, проведенныхъ въ пути. Какъ только вдали покажутся высокія пали ограды, за которой помѣщается старое бревенчатое зданіе этапа, наиболѣе крѣпкіе изъ арестантовъ бѣгутъ впередъ, стараясь заблаговременно занять лучшія мѣста на нарахъ. Большинство этаповъ было построено лѣтъ 50 тому назадъ и, благодаря суровому климату и постоянному пребыванію въ нихъ сотенъ тысячъ арестантовъ, они страшно загрязнились и прогнили насквозь. Ветхое бревенчатое зданіе не въ состояніи уже дать защиту закованнымъ постояльцамъ; вѣтеръ и снѣгъ свободно проникаютъ въ зіяющія между бревнами щели; цѣлыя кучи обледенѣвшаго снѣга скопляются по угламъ камеръ. Этапы устроены на 150 человѣкъ; таковъ былъ средній размѣръ арестант-
ряда воплей, единовременно вырывающихся из сотен грудей; это — скорбный рассказ, в котором с детскою простотою выражений описывается горькая судьба арестанта; это — потрясающий призыв русского ссыльного к милосердию, обращенный к крестьянам, судьба которых нередко мало чем отличается от его собственной. Века страданий, скорбей и нищеты, преследований, задавливавших самые могучие силы нашего народа, слышатся в этой рыдающей песне. Её звуки глубокой скорби напоминают о пытках прошлых веков, о полузадушенных криках под палками и плетями нашего времени, о мраке тюрем, о дикости тайги, о слезах стонущей жены. Крестьяне придорожных сибирских деревень понимают эти звуки: они знают их действительное значение по собственному опыту и этот призыв к милосердию со стороны «несчастных», — как наш народ называет арестантов, — всегда находит отклик в сердцах крестьянской бедноты; самая убогая вдова, осеняя себя крестным знамением, спешит подать «несчастным» несколько грошей или кусок хлеба, низко кланяясь перед ними, благодаря их, что они не пренебрегают её бедной милостыней.
К вечеру, сделав пешком 20 или 30 верст, арестантская партия, наконец, достигает этапа, на котором проводит ночь и отдыхает целые сутки после каждых двух дней, проведенных в пути. Как только вдали покажутся высокие пали ограды, за которой помещается старое бревенчатое здание этапа, наиболее крепкие из арестантов бегут вперед, стараясь заблаговременно занять лучшие места на нарах. Большинство этапов было построено лет 50 тому назад и, благодаря суровому климату и постоянному пребыванию в них сотен тысяч арестантов, они страшно загрязнились и прогнили насквозь. Ветхое бревенчатое здание не в состоянии уже дать защиту закованным постояльцам; ветер и снег свободно проникают в зияющие между бревнами щели; целые кучи обледеневшего снега скопляются по углам камер. Этапы устроены на 150 человек; таков был средний размер арестант-
