слабыхъ: останавливаться нельзя, до этапа далеко, а осенніе дни коротки.
Вслѣдъ за каторжанами идутъ поселенцы, одѣтые въ такіе же сѣрые халаты и обутые также въ коты. Солдаты идутъ по бокамъ партіи, можетъ быть, размышляя о приказаніи, полученномъ при выступленіи: — „если арестантъ попытается бѣжать, стрѣляй въ него. Если убьешь — собакѣ собачья смерть, а ты получишь пять рублей награды!“ Въ хвостѣ партіи медленно движутся нѣсколько повозокъ, запряженныхъ изнуренными крестьянскими лошаденками. Онѣ завалены арестантскими мѣшками, а на верху ихъ нерѣдко привязаны веревками больные и умирающіе.
Позади повозокъ плетутся жены; немногимъ изъ нихъ удалось найти свободный уголокъ на заваленныхъ арестантскою кладью повозкахъ, чтобы приткнуться и онѣ сидятъ тамъ скорчившись, едва имѣя возможность пошевелиться; но большинство плетется за повозками, ведя дѣтей за руку или неся ихъ на рукахъ. Одѣтыя въ лохмотья, замерзая подъ холодной вьюгой, шагая почти босыми ногами по замерзшимъ колеямъ, вѣроятно, многія изъ нихъ повторяютъ вопросъ жены Аввакума: „Долго ли муки сея будетъ?“ Партію замыкаетъ наконецъ второй отрядъ солдатъ, которые подгоняютъ прикладами женщинъ, останавливающихся въ изнеможеніи отдохнуть на минуту среди замерзающей дорожной грязи. Процессія заканчивается экипажемъ, на которомъ возсѣдаетъ конвойный офицеръ[1].
Когда партія вступаетъ въ какое-нибудь большое село, она обыкновенно затягиваетъ „милосердную“. „Этотъ стонъ у насъ пѣсней зовется…“ Эта, единственная въ своемъ родѣ, пѣсня состоитъ, въ сущности, изъ
- ↑ Согласно русскимъ законамъ, семьи арестантовъ не подчинены контролю конвоя; но, въ дѣйствительности, съ ними обращаются, какъ съ арестантами. Приведу лишь одинъ примѣръ. Томскій корреспондентъ «Московскаго телеграфа» (3 ноября, 1881 г.) писалъ: «Мы встрѣтили арестантскую партію, вышедшую изъ Томска 14 сентября. Измученныя женщины и дѣти буквально завязали въ грязи и солдаты подгоняли ихъ побоями, чтобы они не отставали отъ партіи».
слабых: останавливаться нельзя, до этапа далеко, а осенние дни коротки.
Вслед за каторжанами идут поселенцы, одетые в такие же серые халаты и обутые также в коты. Солдаты идут по бокам партии, может быть, размышляя о приказании, полученном при выступлении: — «если арестант попытается бежать, стреляй в него. Если убьешь — собаке собачья смерть, а ты получишь пять рублей награды!» В хвосте партии медленно движутся несколько повозок, запряженных изнуренными крестьянскими лошаденками. Они завалены арестантскими мешками, а наверху их нередко привязаны веревками больные и умирающие.
Позади повозок плетутся жены; немногим из них удалось найти свободный уголок на заваленных арестантскою кладью повозках, чтобы приткнуться и они сидят там скорчившись, едва имея возможность пошевелиться; но большинство плетется за повозками, ведя детей за руку или неся их на руках. Одетые в лохмотья, замерзая под холодной вьюгой, шагая почти босыми ногами по замерзшим колеям, вероятно, многие из них повторяют вопрос жены Аввакума: «Долго ли муки сея будет?» Партию замыкает наконец второй отряд солдат, которые подгоняют прикладами женщин, останавливающихся в изнеможении отдохнуть на минуту среди замерзающей дорожной грязи. Процессия заканчивается экипажем, на котором восседает конвойный офицер[1].
Когда партия вступает в какое-нибудь большое село, она обыкновенно затягивает «милосердную». «Этот стон у нас песней зовется…» Эта, единственная в своем роде, песня состоит, в сущности, из
- ↑ Согласно русским законам, семьи арестантов не подчинены контролю конвоя; но, в действительности, с ними обращаются, как с арестантами. Приведу лишь один пример. Томский корреспондент «Московского телеграфа» (3 ноября, 1881 г.) писал: «Мы встретили арестантскую партию, вышедшую из Томска 14 сентября. Измученные женщины и дети буквально завязали в грязи и солдаты подгоняли их побоями, чтобы они не отставали от партии».
