что Копоненъ сказалъ, что я не виноватъ и что я самъ совѣтовалъ ему не брать ящика на храненіе.“
„Вы прежде всего виноваты въ томъ, что, зная о контрабандѣ, не только не донесли о ней властямъ но даже при опросѣ васъ слѣдственными органами, вы упорствовали.“ Сказавъ это, Фоминъ о чемъ-то тихо переговорилъ съ товарищемъ и началъ писать на какомъ то бланкѣ.
Заполнивъ два бланка, Фоминъ протянулъ ихъ мнѣ, говоря: „Прочтите и подпишитесь.“
На одномъ бланкѣ, послѣ обозначеній моей фамиліи, имени, отчества и обстоятельствъ допроса было написано приблизительно слѣдующее заключеніе слѣдователя: „…Въ виду того, что на очной ставкѣ гр. Седергольма съ гр. Копоненомъ послѣдній чистосердечно признался, что гр. Седергольму было извѣстно о контрабандѣ, и гр. Седергольмъ это признаніе подтвердилъ, я слѣдователь по особо важнымъ дѣламъ Фоминъ постановилъ: „Впредь до судебнаго разбирательства дѣла избрать мѣрой просѣченія содержаніе гр. Седергольма подъ стражей.“ На другомъ бланкѣ значилось слѣдующее: „Въ виду отказа гр. Седергольма дать добровольно свидѣтельскія показанія по дѣлу № 12506 и въ виду того, что на очной ставкѣ съ гр. Копоненомъ гр. Седергольмъ подтвердилъ свое соучастіе въ сокрытіи военной контрабанды, я, слѣдователь по особо важнымъ дѣламъ Фоминъ, постановилъ: привлечь гр. Седергольма къ отвѣтственности по ст. ст… уголовнаго кодекса С.С.С.Р.“
Прочтя эти два „документа“ я, рѣшительно сказалъ Фомину:
„Ни того, ни другого я не подпишу, такъ какъ это самое циничное издѣвательство надъ правосудіемъ и здравымъ смысломъ. Въ этихъ документахъ такое жонглированіе словами и факты такъ подтасованы, что для меня ясно только одно: въ силу какихъ-то причинъ вамъ нужно меня держать въ тюрьмѣ. При такихъ условіяхъ вамъ моей подписи не надо.“
На это Фоминъ, довольно потирая руки и улыбаясь, сказалъ: „Это, какъ вамъ угодно. Постановленіе вамъ объявлено въ присутствіи начальника отдѣла контръ-развѣдки Петербургской Чеки, товарища
