новленія карается тюремнымъ заключеніемъ на срокъ отъ шести мѣсяцевъ до одного года. Лица, коимъ извѣстно о совершенномъ преступленіи, обязаны немедленно довести объ этомъ до свѣдѣнія розыскныхъ органовъ власти. Неисполненіе сего карается тюремнымъ заключеніемъ отъ трехъ лѣтъ и выше“.
Прочтя это постановленіе Фоминъ освѣдомился хорошо ли понялъ смыслъ прочитаннаго, и на мой утвердительный отвѣтъ, сказалъ:
„Вы видите, что въ вашихъ интересахъ говорить правду. Въ противномъ случаѣ я долженъ написать ордеръ о вашемъ арестѣ“.
Теперь было совершенно очевидно, что вся исторія съ Копоненомъ, была дьявольскимъ планомъ, придуманнымъ Чекой для возможности моего ареста. Я попалъ въ заколдованный кругъ, изъ котораго выхода не было. Если я скажу, что я знаю о той жалкой контрабандѣ, которую пытались навязать Копонену, то меня арестуютъ за недоносительство. Если я скажу, что я ничего не знаю о дѣлахъ Копонена, то меня арестуютъ за нежеланіе дать свидѣтельское показаніе.
„Ну съ, какъ же будетъ, гражданинъ Седерхольмъ? Угодно вамъ давать показанія?
„Мнѣ ничего неизвѣстно о частной жизни моего служащаго Копонена. Я ничего не могу сообщить вамъ интереснаго“.
„Очень жаль, что вы упираетесь. А еще такой образованный человѣкъ. Ничего не подѣлаешь—я обязанъ васъ взять подъ стражу. Посидите, подумайте, можетъ быть и вспомните что-нибудь“.
Съ этими словами Фоминъ взялъ какой-то печатный бланкъ и сталъ его заполнять.
Не преслѣдуя никакой реальной цѣли, а больше для очистки совѣсти, я счелъ нужнымъ сказать: „То, что вы дѣлаете это неслыханный произволъ, и вы не имѣете права взять меня, совершенно невиннаго человѣка, иностранца, подъ стражу. Вы берете на себя большой рискъ, такъ какъ о моемъ арестѣ будетъ немедленно извѣстно финляндскому правительству“.
Я зналъ, что вся эта моя тирада не стоитъ въ глазахъ Фомина, выѣденнаго яйца, но надо было протестовать, хотя бы изъ принципа.
