женію Ильинскаго, какъ будто „дома у мамы“. Впечатлѣніе семейнаго уюта еще больше усиливалось отъ присутствія ребятишекъ отъ 8-ми до 12-ти лѣтняго возраста. Эти дѣти-преступники—бытовое явленіе въ совѣтской Россіи и они гораздо опаснѣе взрослыхъ злодѣевъ. Въ первый же часъ нашего пребыванія въ камерѣ, насъ обворовали: у меня украли чайникъ, у Ильинскаго запасные сапоги. Заявлять о пропажѣ было наивно и смѣшно, такъ какъ и сапоги, и чайникъ давнымъ давно уже были переданы черезъ рѣшетчатую дверь надзирателю, который за одно съ ворами.
Вотъ въ этомъ была разительная разница съ тюрьмами Чеки и Соловками. Въ тюрьмахъ Чеки и на Соловкахъ желѣзная дисциплина и на удивленіе вымуштрованный персоналъ. Здѣсь, во второмъ исправительномъ домѣ, все было „по семейному“. Надзиратели торговали водкой, за одинъ рубль можно было послать надзирателя въ городъ съ запиской, за 5 рублей получить одинъ граммъ кокаина.
Мнѣ вся эта обстановка была уже знакома по тюремной больницѣ Гааза и къ вечеру я раздобылъ для себя и Ильинскаго одну койку, бутылку со скипидаромъ и пачку персидскаго порошку. Хорошо всюду знать порядки и обычаи!
Старые уголовные преступники относились къ намъ съ большимъ почтеніемъ и предупредительностью, наше „соловецкое прошлое“, окружало насъ въ ихъ глазахъ извѣстнымъ ореоломъ. Очень интересная бытовая подробность, о которой я раньше не зналъ. Дѣло въ томъ, что всѣхъ дѣтей-преступниковъ—по тюремному жаргону „шпану“ старые уголовники на ночь связываютъ по рукамъ и по ногамъ. Этимъ гарантируется цѣлость вещамъ и спокойный сонъ ихъ счастливыхъ собственниковъ. Очень остроумно! Но какъ странно наблюдать всѣ эти бытовыя черты въ переполненныхъ тюрьмахъ самаго соціалистическаго государства въ мірѣ на восьмой годъ послѣ революціи!
На слѣдующій день послѣ нашего прибытія въ пересыльную тюрьму всѣхъ студентовъ, Ильинскаго и
