островныхъ группъ, а влѣво небосводъ почти сливался съ моремъ. Вправо отъ курса, за еле замѣтной линіей горизонта начинался Сѣверный Ледовитый Океанъ. Свѣжій морской воздухъ, грохотаніе цѣпочекъ штуръ-троса будили старыя воспоминанія о моей прошлой, долгой морской службѣ и болѣзненно остро хотѣлось свободы. Меня вывелъ изъ задумчивости чей-то шепотъ. Рядомъ со мной, опершись о планшырь, стояла средняго роста женщина съ очень красивымъ профилемъ. Изъ подъ повязаннаго на головѣ шарфа, выбивались сѣдыя пряди волосъ, но лицо этой женщины было юношески свѣже. Красиваго рисунка, породистыя руки моей сосѣдки носили слѣды долгой, грубой непривычной работы. Нервно перебирая пальцами рукъ по дубовому планшырю и смотря прямо передъ собой, моя сосѣдка тихо, еле шевеля губами, сказала мнѣ по-французски: „Не смотрите на меня. Вы говорите по французки?“ Я отвѣтилъ ей чуть наклонивъ голову. Оказалось, что моя случайная собесѣдница узнала отъ австріячки, что я иностранецъ и, подобно всѣмъ русскимъ, рѣшила, что меня „вѣроятно скоро отправятъ на родину“. Трогательная и святая простота.
Быстро шепча, г-жа Х. просила меня, тотчасъ же, какъ только меня освободятъ, сообщить ея мужу, инженеру, бѣжавшему за границу и живущему въ Парижѣ, что она уже два года пробыла въ Бутырской тюрьмѣ и теперь ее сослали на два года въ Соловецкій лагерь. Причина ареста г-жи X. — переписка съ мужемъ и подозрѣніе въ шпіонажѣ. Я, разумѣется, не сталъ разочаровывать бѣдную женщину, относительно моего „вѣроятнаго скораго освобожденія“ и возвращенія на родину и обѣщалъ исполнить ея просьбу. Сверхъ всякаго ожиданія я освободился, хотя и не такъ быстро, какъ предполагала г-жа Х; и я не забылъ ея порученія. Къ сожалѣнію, мнѣ не удалось сразу найти ея мужа, такъ какъ вскорѣ послѣ освобожденія, я уѣхалъ изъ Финляндіи въ Южную Америку. Лишь по возвращеніи оттуда, мнѣ удалось попасть въ Парижъ въ 1927 году и разыскать тамъ, послѣ многихъ хлопотъ, г-на Х., который, увы, успѣлъ уже жениться, „полагая“, что его бѣдная жена умерла въ ссылкѣ.
