опять стать во фронтъ. Я оказался на лѣвомъ флангѣ и рядомъ со мной выстроились ѣхавшія съ нами женщины. Кромѣ уже знакомой мнѣ дамы въ англійскомъ пальто и Кати, я замѣтилъ, что и остальныя дамы принадлежали къ интеллигентному кругу. Одна изъ дамъ, — австріячка, не понимала по русски, и мнѣ пришлось перевести ей нѣсколько фразъ на нѣмецкій языкъ. Инженера Шевалье вынесли на рукахъ и вмѣстѣ съ нѣсколькими стариками положили на телѣгу. Еще разъ насъ всѣхъ пересчитали, и, окруженные конвоемъ, мы двинулись по четыре человѣка въ рядъ. Пройдя какимъ-то унылымъ, типичнымъ, сѣвернымъ поселкомъ, мы миновали громадные штабеля сложенныхъ досокъ и минутъ черезъ двадцать ходьбы подошли къ пустынному мѣсту, огороженному нѣсколькими рядами колючей проволоки. На желтыхъ деревянныхъ воротахъ, красовался совѣтскій гербъ, — серпъ и молотъ, а подъ нимъ надпись: „особый пересыльный пунктъ управленія соловецкими лагерями особаго назначенія (сокращенно У. С. Л. О. Н.)“. Мы вошли въ открывшіяся настежъ ворота и пошли по широкому, досчатому настилу, по обѣимъ сторонамъ котораго было расположено по 6 длинныхъ, досчатыхъ, одноэтажныхъ бараковъ. Продолжалъ накрапывать мелкій дождь, за бараками виднѣлось сѣрое, непривѣтливое море, скалы и чахлая, болотистая растительность.
Протопопъ Аввакумъ, пріѣхавшій сюда миссіонеромъ въ началѣ 17-го столѣтія, писалъ своей женѣ: — „Когда взглянулъ я на сіи печальныя мѣста, — тоска и зима вошли въ мое сердце“. Въ наше сердце вошло нѣчто большее чѣмъ тоска, когда мы увидѣли выстроенную роту въ формѣ войскъ особаго назначенія (войска Чеки), и человѣкъ около 40 чекистовъ въ кожанныхъ куртахъ и въ фуражкахъ съ красными околышками. Въ этотъ моментъ мы поняли полнѣйшую безнадежность нашего положенія: здѣсь безконтрольно царила Чека въ лицѣ своихъ самыхъ худшихъ и самыхъ безпринципныхъ представителей.
Насъ всѣхъ, включая и женщинъ, выстроили во фронтъ, и начальникъ лагеря обратился къ намъ съ такой, приблизительно рѣчью:
„Вы всѣ сосланы сюда за тяжкія преступленія и
