одномъ изъ отдѣленій на него опять свалился чайникъ и разсѣкъ ему кожу на лбу, а въ другомъ отдѣленіи крикнули:
— „Лягавый идетъ!“
Съ перекошеннымъ отъ злобы лицомъ, залѣзая въ глубь нашего „саркофага“, Калугинъ громко сказалъ:
— „Ничего, скоро пріѣдемъ въ Кемь. Тамъ будетъ предъявленъ счетъ къ оплатѣ. Тамъ не шутятъ“.—
На одной изъ станцій мнѣ опять удалось достать черезъ конвойнаго нѣсколько штукъ яицъ, хлѣба и свиного сала и кое-какъ я немного подкрѣпился.
Большинство заключенныхъ не имѣло ни денегъ, ни запасовъ провизіи, такъ какъ почти всѣ были взяты на этапъ неожиданно для нихъ. Поэтому всѣ они должны были довольствоваться въ теченіе трехъ суточнаго путешествія однимъ килограммомъ чернаго хлѣба и тремя дрянными солеными рыбами, выданными въ Петербургѣ передъ отправленіемъ изъ тюрьмы на этапъ.
Я чувствовалъ себя разбитымъ до послѣдней степени, каково же было тѣмъ изъ насъ, которыхъ везли съ Кавказа, изъ Крыма, съ Украины.
Когда мы пріѣхали на станцію Кемь, всѣ облегченно вздохнули. Увы, настоящія страданія тутъ только начинались!
На станціи Кемь нашъ вагонъ отцѣпили и мы стояли тамъ около двухъ часовъ. Наконецъ вагонъ тронулся и мы поѣхали къ мѣсту расположенія пересыльнаго лагеря, отстоящаго отъ станціи Кемь на 12 километровъ.
29 августа 1925 года около 6-ти часовъ вечера мы прибыли въ пересыльный лагерь Кемь. Въ первый разъ за трое сутокъ нашего путешествія мы получили возможность вдохнуть свѣжій воздухъ и размять отекшіе отъ неподвижнаго лежанія члены. Накрапывалъ осенній дождикъ, но было еще свѣтло, такъ какъ въ этой широтѣ, въ это время, солнце заходитъ около 9-ти часовъ вечера. Всѣхъ насъ выстроили во фронтъ съ вещами въ рукахъ. Потомъ было приказано погрузить вещи на подъѣхавшія двѣ телѣги и
