на мѣшкѣ, высокій, стройный съ сильной просѣдью господинъ, въ черкескѣ и маленькой барашковой шапкѣ, такъ называемой, „кубанкѣ“. Замѣтивъ, что моя сосѣдка сильно озябла, онъ снялъ, висѣвшую у него черезъ плечо, свернутую бурку, развернулъ ее и сказалъ съ едва замѣтнымъ восточнымъ акцентомъ: „Позвольте вамъ предложить эту бурку. Успѣете замерзнуть, пока эти мерзавцы насъ посадятъ въ нашъ слипингъ-кэръ.“ Дама замялясь, но черкесъ ловко накинулъ ей бурку на плечи, засмѣялся и, обращаясь къ группѣ дамъ, сказалъ: „Бурка большая. Не угодно-ли еще кому-нибудь ее раздѣлить?“ На предложеніе откликнулась очень молоденькая, болѣзненнаго вида дѣвушка въ черномъ платкѣ и совсѣмъ тонкомъ черномъ пальто. Она усѣлась рядомъ съ худенькой дамой, и обнявъ ее за талію, нѣжно къ ней прижалась. Черкесъ недовольно кашлянулъ, закурилъ папиросу и, обращаясь ко мнѣ, показывая на дѣвушку, сказалъ: „Вѣдь, этакіе мерзавцы! Дѣтей посылаютъ въ этотъ адъ. Ну развѣ не негодяи? Сколько вамъ лѣтъ, барышня?“ Дѣвушка сконфузилась, а ея сосѣдка, ласково погладила дѣвушку и сказала, обращаясь къ намъ: „Катя — молодецъ. Она сильный духомъ человѣкъ. Уже пятый годъ сидитъ въ тюрьмѣ и въ разное время она отголодала, въ общей сложности, 78 дней.“ Черкесъ и я съ удивленіемъ взглянули на Катю, какъ на своего рода „чемпіона“ тюремной голодовки.
Исторія тюремныхъ скитаній Кати заслуживаетъ вниманія. Отецъ ея былъ дьякономъ въ одномъ изъ южныхъ русскихъ городовъ. Въ періодъ гражданской войны ея братъ былъ офицеромъ бѣлой арміи. При отступленіи арміи отецъ и дочь были захвачены большевиками. Дьякона разстрѣляли, а дочь посадили въ одесскую тюрьму Чеки, но вскорѣ выпустили и Катя, кое-какъ добравшись до Харькова, поселилась у старухи тетки. Въ 1920 года Чека перехватила на почтѣ письмо брата Кати, который ей писалъ изъ-за границы. Катю арестовали, такъ какъ по свѣдѣніямъ Чеки ея братъ игралъ въ русской эмиграціи очень видную контръ-революціонную роль.
Въ Москвѣ, въ Бутырской тюрьмѣ, дѣвушкѣ предложили написать брату, что она сидитъ залож-
