дѣнье уборной, заглянуть въ окно не пріѣхалъ ли уже грузовой автомобиль. Не надо было и смотрѣть въ окно, такъ какъ всегда было слышно, какъ грузовикъ подъѣзжалъ.
Когда шумъ въ корридорѣ прекращался и всѣ смертники были уведены внизъ, можно было подкрасться къ запасной, всегда закрытой, рѣшетчатой двери и лежа на животѣ, прильнувъ головой къ рѣшеткѣ, видѣть сквозь дырку люка подъемной машины все, что происходило въ корридорѣ второго этажа передъ канцеляріей.
Я однажды тоже заглянулъ въ отверстіе люка. Многое въ своей жизни я перенесъ. Достаточно сказать, что я дважды пережилъ бунтъ матросовъ на двухъ коробляхъ и принималъ непосредственно участіе въ двухъ карательныхъ экспедиціяхъ во время русскихъ безпорядковъ 1905 года. У меня крѣпкіе нервы. Но то, что я увидѣлъ и услышалъ сквозь отверстіе люка подъемной машины, заставило похолодѣть меня отъ ужаса. Закованнымъ людямъ чекисты разжимали челюсти и вставляли въ ротъ резиновые балоны, величиной съ мандаринъ, такъ что у каждаго смертника торчала изо рта черненькая палочка — ручка балона.
Страшенъ видъ блѣднаго закованнаго въ цѣпи человѣка съ полураскрытымъ ртомъ, изъ котораго торчитъ ручка заглушающаго крикъ аппарата. Шаги надзирателя заставили меня отпрянуть отъ двери въ глубь камеры, но душу раздирающіе крики несчастныхъ жертвъ, которыхъ рты еще не успѣли закупорить патентованныя пробки чекистовъ, до сихъ поръ я не могу вспомнить безъ содраганія.
Составъ нашей камеры такъ же, какъ и другихъ камеръ, все время понемногу измѣнялся. На смѣну разстрѣляннымъ или отправленнымъ въ дальнюю высылку, приходили новые люди, или прямо съ воли, или переведенные изъ одиночныхъ камеръ. Я уже становился старожиломъ камеры, такъ сказать, хранителемъ ея традицій, такъ какъ я былъ единственный изъ всѣхъ заключенныхъ во всей нашей камерѣ тюрьмы, имѣвшій приговоръ.
