провести мило время въ товарищеской бесѣдѣ. Но это лишь казалось при поверхностномъ взглядѣ. Вся эта безпрестанная и безсодержательная болтовня маскировала нервную озабоченность всѣхъ этихъ несчастныхъ людей, боявшихся задумываться надъ печальной дѣйствительностью хотя бы на мгновеніе. Меня лично раздражали весь этотъ шумъ, суета и разговоры. Я съ минуты на минуту ждалъ, что вотъ—вотъ крикнутъ въ дверь: „Гражданинъ Седерхольмъ, съ вещами!“.—Ужасенъ былъ даже не самый фактъ внезапной отправки на Соловки, а ужасно было сознаніе, что даже теперь, послѣ того, какъ я былъ приговоренъ безъ суда, послѣ всѣхъ моихъ страданій въ теченіе шести мѣсяцевъ—финляндское правительство безсильно было что-либо сдѣлать, чтобы меня отстоять. Жутко и унизительно было сознавать, что я нахожусь въ полной и абсолютной власти Чеки и что этой власти не было границъ. Около семи часовъ вечера вызвали съ вещами на Соловецкій этапъ одного инженера и какого то очень жалкаго вида священника. Съ замираніемъ сердца я ждалъ, что вотъ—вотъ вызовутъ и меня. Поздно вечеромъ я окончательно успокоился: повидимому, мои друзья отстояли меня.
Дни потекли съ обычной монотонностью, и я скоро перезнакомился не только съ моими товарищами по камерѣ, но и съ заключенными сосѣднихъ камеръ нашего корридора. Ежедневно насъ выпускали на прогулку на тюремномъ дворѣ и мы гуляли по кругу огороженному высокимъ полисадникомъ, сразу по 4 по 5 камеръ. Кого, кого тутъ только ни было! Представители рѣшительно всѣхъ интеллигентныхъ профессій, но преимущественно бывшіе офицеры, адвокаты, священники, чиновники и инженеры. Иногда попадались купцы, но они были кратковременными гостями, такъ какъ ихъ обычно переводили по окончаніи слѣдствія въ другія тюрьмы, гдѣ они ожидали суда. Въ отдѣленіи общихъ камеръ нашей тюрьмы заключенныхъ вообще не держали долго, такъ какъ въ общихъ камерахъ содержались лишь тѣ заключенные, чье слѣдствіе близилось къ концу. Изъ общихъ камеръ было четыре выхода: на смерть, на Соловки, въ Сибирь и на свободу.
По четвергамъ приходили смертные приговоры
