довольно узкій простѣнокъ, а напротивъ высился пятиэтажный корпусъ женскаго отдѣленія тюрьмы.
Внизу подъ окнами былъ небольшой дворъ, тотъ самый, который я проходилъ, когда меня привезли изъ больницы. Если стать на сидѣнье уборной и близко прильнуть къ оконному стеклу, то можно было видѣть все, происходящее во дворѣ.
Изъ камеры выходили въ корридоръ двѣ рѣшетчатыя двери, расположенныя по обоимъ концамъ стѣны, прилегавшей къ корридору. Одна изъ дверей открывалась, по мѣрѣ надобности, дежурнымъ надзирателемъ, а другая всегда была закрыта. Черезъ эту дверь раньше, до революціи, въ камеру подавалась пища по подъемной машинѣ. Въ данное время объ этомъ можно было догадываться по большому люку въ корридорѣ, прямо передъ дверью, который былъ закрытъ желѣзнымъ листомъ. Въ крышкѣ люка было отверстіе, черезъ которое, вѣроятно, проходилъ тросъ подъемной машины. Лежа на животѣ и тѣсно прижимаясь лицомъ къ рѣшеткѣ двери, можно было наблюдать все что происходило во второмъ этажѣ около канцеляріи. Изъ нашей камеры было видно также всѣхъ, проходящихъ внизъ и наверхъ, и цѣлый день и ночь слышно было, какъ звенѣли ключи и открывались двери на лѣстницу.
Мой чичероне — Карлуша былъ по національности латышъ, но революція застала его въ Петербургѣ, такъ какъ онъ имѣлъ въ этомъ городѣ складъ земледѣльческихъ машинъ. Переживъ голодъ, холодъ и всѣ ужасы военнаго коммунизма, Карлуша все таки не уѣхалъ въ Латвію, такъ какъ этому препятствовала привязанность къ одной русской женщинѣ, которую онъ не могъ взять за границу, несмотря на всѣ хлопоты.
Совѣтскія власти рѣшительно отказывали ей въ выдачѣ паспорта и въ разрѣшеніи на выѣздъ изъ предѣловъ С.С.С.Р. Наконецъ, въ 1924-мъ году Карлуша кое какъ сколотилъ небольшую сумму денегъ и ему также удалось получить черезъ Латвійское консульство деньги отъ своихъ родныхъ изъ Латвіи. Такимъ образомъ явилась возможность переправить
