отмахаешь весь этапъ, такъ ходишь два дня, какъ очумѣлый“.
Только что я собрался задать моему собесѣднику какой то вопросъ, какъ къ намъ подошелъ дежурный по корридору надзиратель и повелъ насъ въ комнату для пріема арестованныхъ.
Послѣ грязной и запущенной тюремной больницы, бросались въ глаза царившіе здѣсь, въ тюрьмѣ Чеки, чистота и порядокъ. Замѣтно было, что ремонтъ былъ произведенъ недавно, такъ какъ стѣны блестѣли свѣжей краской и во многихъ мѣстахъ на полу видны были пятна несмытой извести. Я уже выше упоминалъ, что для ремонта тюрьмы, Чека воспользовалась деньгами конфискованными у бывшаго банкира Гольдмана, который умеръ при мнѣ въ тюремной больницѣ Гааза.
Въ пріемной комнатѣ мнѣ предложили сѣсть на стоявшій у стѣны деревянный диванъ. Барьеръ раздѣлялъ комнату на двѣ неравныя части. Тамъ гдѣ сидѣлъ я, не было никакой меблировки, кромѣ двухъ дивановъ, а за барьеромъ помѣщалась самая канцелярія, обставленная съ большимъ комфортомъ американской конторской мебелью. Двѣ нарядныхъ дѣвицы сидѣли за пишущими машинками, а за письменнымъ столомъ сидѣлъ дежурный по пріему и что-то вписывалъ въ книгу. Онъ былъ одѣтъ въ форму Чеки: въ фуражкѣ, при шапкѣ и револьверѣ.
Противъ него стоялъ пожилой священникъ, а на полу лежалъ раскрытый чемоданъ съ вещами, которыя подробно пересматривалъ очень юркій и маленькій человѣчекъ, тоже въ формѣ Чеки. Когда священникъ вмѣстѣ съ вещами былъ уведенъ, то сидѣвшій за столомъ крикнулъ въ догонку уходящимъ: „Если въ двадцать третьемъ окно закрыто, то въ пятнадцатую“.
Я внутренне пожалѣлъ бѣднаго батюшку, такъ какъ я уже зналъ, что какъ 23-ья, такъ и 15-ая камера принадлежали къ, такъ называемому, „особому ярусу“, и находились въ подвальномъ помѣщеніи.
„Гражданинъ Се-се-се-дерхо-Седерхольмъ“, — выкрикнулъ сидѣвшій за столомъ, по обыкновенію, какъ и всѣ русскіе, спотыкаясь на произнесеніи моей фамиліи. Я прошелъ за барьеръ и предоставилъ юркому человѣчку разбираться въ моихъ вещахъ. Мнѣ дали
