лѣстницѣ, и одинъ изъ конвойныхъ, видя, что я съ трудомъ несу чемоданъ и свертокъ съ постельными принадлежностями, взялъ у меня и то, и другое со словами: „На тюремныхъ харчахъ не очень-то поздоровѣешь“.
Передъ рѣшетчатой дверью во второмъ этажѣ конвойные предъявили пропуска, и дежурный у входа насъ впустилъ во внутрь. Мы вошли въ довольно широкій и длинный корридоръ, по обѣимъ сторонамъ котораго было нѣсколько дверей съ различными надписями; одна изъ нихъ мнѣ особенно бросилась въ глаза: „Кабинетъ начальника тюрьмы“. — Въ этомъ кабинетѣ меня неоднократно допрашивали. Оставивъ меня съ однимъ конвоиромъ, старшій конвойный солдатъ вошелъ въ одну изъ ближайшихъ дверей съ надписью: „Пріемъ арестованныхъ“.
Я и мой конвоиръ усѣлись на стоявшей у стѣны скамейкѣ и я закурилъ папиросу. Неподалеку отъ насъ стояла большая группа людей въ студенческихъ фуражкахъ и молодыхъ дѣвицъ, окруженная вооруженными солдатами. Какъ студенты, такъ и дѣвицы вели себя весьма непринужденно и очень громко разговаривали, какъ другъ съ другомъ, такъ и со стоявшей противъ нихъ другой группой, нѣсколько меньшей, но болѣе пестраго состава. Эта небольшая группа состояла изъ нѣсколькихъ студентовъ, двухъ священниковъ, двухъ довольно пожилыхъ дамъ и пожилого господина, повидимому, бывшаго военнаго. По обрывкамъ фразъ, доносившимся до меня, я догадался, что обѣ группы предназначены къ высылкѣ на Уралъ и въ Сѣверо-Восточную Сибирь. Мой конвоиръ, сидѣвшій рядомъ со мной, держа винтовку между колѣнями, лѣниво позѣвывалъ и съ чисто крестьянскимъ равнодушіемъ посматривалъ на волнующуюся, экспансивную молодежь и на окружавшихъ обѣ группы высылаемыхъ конвойныхъ, лица которыхъ ничего, кромѣ тупой скуки не выражали.
„И что они разоряются?“ — лѣниво произнесъ мой стражъ кивая головой на студентовъ. — „Небось, какъ доберутся до Екатеринбурга, такъ сомлѣютъ. Это, братъ, тебѣ не котъ начихалъ, безъ малого 2 недѣли трепаться въ арестантскомъ вагонѣ. Намъ, конвоирамъ, все же лучше, чѣмъ имъ, а и то, какъ
