что онъ направляетъ меня на путь истины. Однажды я чуть-чуть не попался, благодаря моей ужасной разсѣянности. Меня угораздило выписать по заборной книжкѣ „Слона“, — Киплинга, на англійскомъ языкѣ. Товарищъ Цвибакъ пожелалъ лично познакомиться съ заключеннымъ, говорящимъ по-англійски, и пришелъ въ камеру „Слона“. Не помню, что наплелъ бѣдняга „Слонъ“ товарищу Цвибаку, но могу только лишній разъ подтвердить, что „Слонъ“ былъ честный жуликъ и не подвелъ меня. Не думаю, однако, чтобы объясненія „Слона“ удовлетворили нашего библіотекаря, такъ какъ одинъ взглядъ на „Слона“ былъ достаточнымъ, чтобы заставить усомниться въ его литературныхъ наклонностяхъ.
Въ началѣ декабря, въ понедѣльникъ, поздно вечеромъ, я узналъ отъ одной, расположенной ко мнѣ сестры милосердія, что меня собираются во вторникъ выписать изъ больницы, такъ какъ получена какая то секретная бумага изъ Чеки. Узнавъ объ этомъ, я принялъ немедленно мѣры, чтобы нелегально извѣстить консульство о моемъ переводѣ. Куда меня собирались отправить я разумѣется, не зналъ, но объ этомъ должно было узнать консульство. Помимо посланной нелегально записки у меня была еще одна возможность дать знать о себѣ моимъ друзьямъ, такъ какъ во вторникъ должна была быть принесена передача для меня. Не вызывая подозрѣній администраціи я оставилъ одному изъ пріятелей довѣренность на полученіе передачи. Разсчетъ мой былъ тотъ, что консульство получивъ росписку о пріемѣ передачи, подписанную чужой фамиліей, немедленно заподозрить что нибудь неладное со мной и начнетъ разыскивать мои слѣды.
Во вторникъ утромъ пришелъ въ мою камеру старшій дежурный надзиратель и приказалъ мнѣ собираться. Въ той комнатѣ, гдѣ хранятся сданныя на храненіе собственныя вещи заключенныхъ, царить невообразимая грязь и всякіе паразиты ползаютъ по полу. Всѣ вещи и арестантскія лохмотья свалены въ одну общую кучу, откуда ихъ и вытаскиваетъ среди тучъ пыли, завѣдующій кладовой. Разыскиваніе вещей и переодѣваніе меня очень утомили, поэтому я, категорически заявилъ, что ни въ какомъ случаѣ не пойду
