заведеніе, то при ежегодной контрольной „чисткѣ“, его удаляютъ и наказываютъ, какъ за мошенничество.
У приватъ-доцента Долгина былъ братъ—полковникъ, убитый на войнѣ въ 1915-мъ году. Послѣ смерти брата остался сынъ круглый сирота и Долгинъ взялъ племянника къ себѣ. Мальчикъ былъ очень способнымъ и блестяще сдалъ конкурсные экзамены въ горный институтъ. Но въ иститутѣ пришлось недолго пробыть, такъ какъ произошла очередная чистка и комиссія доискалась, что студентъ Долгинъ—сынъ полковника. Молодого человѣка исключили и продержали 3 мѣсяца въ тюрьмѣ. Но мальчикъ оказался настойчивъ и, раздобывъ себѣ фальшивые документы на вымышленную фамилію, опять поступилъ на электро-механическій отдѣлъ Петербургскаго политехникума, гдѣ его дядя состоялъ приватъ-доцентомъ. Все шло хорошо и, чтобы не вызывать подозрѣній, племянникъ жилъ отдѣльно отъ дяди и даже не бывалъ у него. Какъ-то во время спортивнаго состязанія между петербургскими высше-учебными заведеніями, одинъ изъ студентовъ горнаго института, секретный сотрудникъ Чеки, узналъ молодого Долгина и донесъ Чекѣ о своемъ наблюденіи. Началось разслѣдованіе и, въ концѣ концовъ, приватъ доцентъ Долгинъ сѣлъ на скамью подсудимыхъ за „соучастіе и недоносительство“, а его племянникъ за поддѣлку документовъ. Послѣ многихъ “смягчающихъ вину обстоятельстъ“ и пр., оба получили 3 года тюремнаго заключенія.
Когда Долгинъ разсказывалъ мнѣ всю эту вопіющую страницу совѣтскаъо быта, я не могъ удержаться отъ возмущенія. Но мой собесѣдникъ эпически спокойно возразилъ мнѣ: „Ничего не подѣлаешь. Лѣсъ рубятъ—щепки летятъ. И большевики, по своему, правы. Имъ нужна пролетарская интеллигенція, не связанная съ прошлымъ ни традиціями, ни наслѣдственностью. Все обойдется съ теченіемъ времени, и черезъ нѣсколько лѣтъ, когда страной будетъ управлять новая интеллигенція,—будетъ лучше. Тогда исчезнетъ это озлобленіе, сопровождающее революціонный экстазъ нынѣшнихъ дѣятелей, вышедшихъ изъ революціоннаго подполья“.
Сколько разъ мнѣ приходилось слышать отъ
