актъ коммиссіи проходитъ нѣсколько бюрократическихъ инстанцій и это беретъ отъ 2-хъ до 3-хъ мѣсяцевъ. Многіе изъ „неврастениковъ“ были совершенно „нанюхавшись“ кокаина или „наглотавшись“ веронала. Они топтались на площадкѣ съ одурѣлымъ видомъ и идіотски безсмысленной — жалкой улыбкой. Изъ „интеллигентовъ“ было нѣсколько туберкулезныхъ и я. Меня очень удивило, что среди представленныхъ на коммиссію не было полупарализованнаго старика священника, котораго я видѣлъ въ одной изъ камеръ 3-го этажа. Онъ такъ же, какъ и я, былъ предназначенъ къ высылкѣ на Соловки, т. е. числился за Чекой, а не за судебнымъ учрежденіемъ.
Объясненіе этому, казавшемуся мнѣ страннымъ обстоятельству, я получилъ нѣсколько позже.
Наконецъ дошла очередь и до меня, и я предсталъ передъ очень многочисленной коммиссіей врачей и представителей совѣтской юстиціи. Послѣ безконечныхъ разспросовъ и освидѣтельствованія предсѣдатель коммиссіи сказалъ: „досрочно.“
Я вышелъ изъ коммиссіи въ радостномъ возбужденіи. Теперь оставалось лишь получить копію акта коммиссіи и передать ее въ консульство. Тогда мои шансы на освобожденіе будутъ почти вѣрными, такъ какъ даже у Чеки не хватитъ нахальства и цинизма отказать нашему посольству въ моемъ досрочномъ освобожденіи, разъ сама совѣтская врачебно-судебная коммиссія признала меня подлежащимъ освобожденію на основаніи совѣтскихъ законовъ.
Такъ я думалъ, но вышло все, сверхъ ожиданія, далеко не такъ. Передъ вечеромъ въ мою камеру вошелъ очень взволнованный главный врачъ, и въ весьма повышенномъ тонѣ обратился ко мнѣ со словами: „На какомъ основаніи вы явились на комиссію? Вѣдь вы административно осужденный, вы числитесь за Чекой, а не за судомъ, вамъ не полагается никакихъ освидѣтельствованій и никакихъ досрочныхъ освобожденій. Вы хотите, чтобы я тоже оказался тутъ въ качествѣ административнаго заключеннаго?“
Единственно, что я могъ возвразить взволнованному и перепуганному врачу—было: „Откуда я могу знать всѣ ваши совѣтскіе законы? Вѣдь вы меня сами осматривали и сами представили на освидѣтельство-
