Согласно тюремнымъ правиламъ, больные заключенные могли два раза въ недѣлю получать „съ воли“ отъ своихъ родныхъ и друзей продукты. Такіе пакеты и корзинки съ продуктами носятъ названіе „передачи“. Одинъ разъ въ недѣлю, по четвергамъ, разрѣшалось имѣть получасовое свиданіе съ кѣмъ-либо изъ родныхъ. Исключеніе составляютъ только находящіеся подъ слѣдствіемъ и тѣ изъ административныхъ заключенныхъ, которымъ Чека почему-либо считаетъ не нужнымъ давать свиданіе.
Разумѣется, я былъ въ большомъ волненіи, когда наступилъ день свиданія. Семь мѣсяцевъ не видѣть никого, кромѣ заключенныхъ и тюремныхъ вадзирателей, не имѣть ни одной вѣсти объ оставленной въ Финляндіи семьѣ и пережить внезапный арестъ, всѣ ужасы „особаго яруса“ и непріятности голодовки!.. Дежурный надзиратель громко выкрикивалъ фамиліи то одного, то другого заключеннаго и группа вызванныхъ по 10, по 15 человѣкъ попарно, подъ присмотромъ особаго надзирателя, спускалась по лѣстницѣ внизъ. Около четырехъ часовъ дня я уже началъ терять надежду, какъ вдругъ въ корридорѣ раздалось что то похожее по созвучіямъ на мою фамилію. Когда выкрикнули второй разъ, сомнѣнія больше не было,—это вызывали меня, но, Боже мой, до какой степени исковеркали мою фамилію.
„Синдерголь! Синдерголь!“—оралъ надзиратель.
Вотъ, наконецъ, насъ выстроили попарно и повели въ первый этажъ. Проходимъ рѣшетчатую дверь съ часовымъ, поворачиваемъ направо и входимъ въ комнату величиной около 20 кв. метровъ, биткомъ набитую людьми. Комната раздѣлена пополамъ деревяннымъ барьеромъ, высотой до половины груди, и по другую сторону барьера находятся люди, пришедшіе „съ воли“. Стоялъ невообразимый шумъ отъ голосовъ, у многихъ женщинъ, пришедшихъ на свиданіе, были заплаканныя лица. Было ужасно холодно, такъ какъ по ту сторону перегородки входная дверь была открыта настежь, и сквозь нее виднѣлась послѣдняя рѣшетка съ часовымъ, а дальше былъ видѣнъ кусочекъ „воли“, такъ какъ парадная дверь тоже была открыта. Все
