въ два счета ликвидируютъ. Пусть скажетъ спасибо, что еще дышетъ. Это я тебѣ говорю“.
На тарелкахъ солиднаго, толстаго фарфора красовался старый императорскій гербъ — двухглавый орелъ. Одинъ Богъ вѣдаетъ какую сложную кривую должна была описать судьба, чтобы соединить въ одномъ мѣстѣ чекиста съ подругой, стараго профессора технологіи, помощника провизора — предсѣдателя синдиката, меня и тарелки изъ императорскаго дворца, въ націонализированной „Европейкѣ“.
Въ ожиданіи назначеннаго черезъ недѣлю совѣщанія въ кожевенномъ синдикатѣ, я могъ посвятить мой вынужденный досугъ осмотру и изученію совѣтскаго Петербурга.
По имѣвшимся у меня свѣдѣніямъ, нѣкоторые изъ моихъ знакомыхъ и друзей были еще пощажены терроромъ Чеки, и влачили жалкое существованіе „бывшихъ“ людей. Но, не ознакомившись съ укладомъ совѣтской жизни, было благоразумнѣе отложить встрѣчи съ друзьями до поры до времени, а пока заняться внѣшнимъ осмотромъ города и его окрестностей.
Какъ разъ противъ нашего дома высился среди запыленныхъ деревьевъ сквера Никольскій соборъ, бывшій соборъ для морскихъ частей расквартированныхъ въ Петербургѣ. Какъ снаружи, такъ и внутри соборъ очень обвѣтшалъ за время революціонныхъ годовъ и церковныхъ гоненій.
На субботней вечерней службѣ было довольно много молящихся, все почти исключительно пожилые люди изъ „бывшихъ“. Еще задолго до революціи я знавалъ одного изъ священниковъ собора, и, замѣтивъ его во время всенощной, я рѣшилъ пройдти къ нему въ алтарь по окончаніи службы. Старичекъ священникъ очень удивился и обрадовался мнѣ, но его повѣсть о событіяхъ послѣднихъ лѣтъ была не изъ веселыхъ. Двое изъ его бывшихъ сослуживцевъ были разстрѣляны въ 1922 году, а третій былъ сосланъ въ Соловецкій концентраціонный лагерь, расположенный на островахъ Бѣлаго моря. Мой собесѣд-
