мымъ правильнымъ въ тѣхъ обстоятельствахъ, въ которыхъ я тогда находился.
Я долженъ былъ полагаться только на самого себя, и надо было поставить себѣ допустимую въ данныхъ обстоятельствахъ цѣль: такъ или иначе не ѣхать съ ближайшимъ этапомъ. Когда море замерзнетъ, то меня въ худшемъ случаѣ отправятъ въ концентраціонный лагерь въ Кеми — послѣдній пунктъ на материкѣ, на берегу Бѣлаго моря. Въ то время я еще многого не зналъ о совѣтскихъ тюрьмахъ и концентраціонныхъ лагеряхъ и мнѣ казалось, что въ Кеми должно быть гораздо лучше, чѣмъ на Соловкахъ. Теперь я знаю, что Кемь такой же адъ, какъ Соловки, но все таки у Кеми есть важное преимущество передъ Соловецкимъ лагеремъ: оттуда можно попытаться бѣжать, такъ какъ Кемь не отрѣзана даже зимей отъ внѣшняго міра.
Въ пользу смертельной голодовки говорило также еще одно обстоятельство. Неоднократно на допросахъ у различныхъ слѣдователей, я замѣчалъ по разнымъ признакамъ, какъ непріятно осложнялъ работу Чеки тотъ фактъ, что о моемъ арестѣ извѣстно консульству. Еженедѣльное полученіе мною отъ консульства продуктовъ и вещей, вызывало кривыя улыбки слѣдователей и вѣжливо-ироническія замѣчанія.
Въ концѣ концовъ у меня не было иного выбора. Соловки — опредѣленная, мучительная смерть. Голодовка же давала очень маленькій шансъ, на возможную перемѣну судьбы къ лучшему.
И я рѣшилъ поэтому голодать.
Техника голодовки мнѣ была извѣстна во всѣхъ подробностяхъ, такъ какъ на прогулкахъ во дворѣ я много наслышался объ этомъ отъ разныхъ заключенныхъ. Кромѣ того у меня въ памяти былъ недавній опытъ голодовки прозведенный нашими сосѣдками, съ которыми я переговаривался черезъ стѣнку.
Общая ошибка, свойственная всѣмъ заключеннымъ, объявляющимъ голодовку заключается въ отсутствіи выдержки, въ наивной вѣрѣ въ правдивость обѣщаній агентовъ Чеки и въ неумѣніи формулировать свои требованія такъ, чтобы дать возможность самой Чеки ихъ выполнить, хотя бы частично.
Многіе, напримѣръ, объявляютъ голодовку, вы-
