тическаго момента, такъ какъ монополизированная совѣтскимъ государствомъ торговля направлялась интересами Коминтерна. Я убѣдился, что въ торговлѣ и промышленности совѣтской Россіи доминировалъ и доминируетъ политическій моментъ, и совершенно отсутствуетъ торговая политика.
Въ правленіи кожевеннаго государственнаго синдиката я былъ встрѣченъ не только любезно, но даже съ нѣкоторой „помпой“. Все правленіе этого учрежденія состояло изъ случайныхъ людей, какъ это вообще наблюдается во всѣхъ совѣтскихъ учрежденіяхъ. Предсѣдатель правленія — заслуженный членъ коммунистической партіи, очень подвижный и болтливый еврейчикъ Эрисманъ, въ недавнемъ прошломъ помощникъ провизора, принялъ меня въ своемъ служебномъ кабинетѣ, и часа полтора разсказывалъ мнѣ о блестящемъ будущемъ націонализированной промышленности.
Громадный кабинетъ, устланный восточными коврами и обставленный сборной, но роскошной мебелью; самъ хозяинъ въ черной сатиновой толстовкѣ, подпоясанной ремнемъ, и его наигранный энтузіазмъ совѣтскаго краснорѣчія,—производилъ на меня впечатлѣніе чего-то временнаго, ненастоящаго, лишеннаго прочнаго фундамента. Мнѣ кажется, что и самъ Эрисманъ смотрѣлъ на себя и на возглавляемое имъ учрежденіе, какъ на инсценировку, необходимую для требованій даннаго политическаго момента.
Во время этого нашего перваго дѣлового свиданія мы такъ и не коснулись въ разговорѣ содержанія моего контракта. По словамъ Эрисмана необходимо было запросить Москву объ инструкціяхъ. Пока что, въ ближайшее время мы должны были обсудить, съ принципіальной стороны, всѣ пункты договора, и для этого на будущей недѣлѣ Эрисманъ распорядился назначить засѣданіе синдиката.
„А теперь позвольте васъ пригласить позавтракать“, — обратился ко мнѣ съ любезной улыбкой, Эрисманъ. — „Вы въ первый разъ въ Совѣтской Россіи, и воображаю, какого вы о насъ представленія“.
Въ семимѣстномъ открытомъ „Бэнцѣ“, въ обществѣ Эрисмана и консультанта синдиката — профессора технолога Свенторжецкаго, мы понеслись по
