его прочесть и оно будетъ направлено въ центральную коллегію Чеки въ Москвѣ. Пока еще не поздно, отъ васъ зависитъ облегчить вашу участь и даже выйти на свободу. Вы знаете, что васъ ожидаетъ? — Не менѣе десяти лѣтъ строгой изоляціи, а можетъ быть даже и разстрѣлъ.“
— „Дѣлайте, что хотите, только не смѣйте меня запугивать, и совѣтую вамъ поберечь ваши пріемы слѣдствія и запугиванія для старыхъ дѣвъ.“ Вырвавшаяся у меня фраза, точно откупорила потокъ моего краснорѣчія, и я уже безъ удержу, не выбирая выраженій, высказалъ Мессингу и всѣмъ присутствующимъ все то, что уже неоднократно высказывалъ въ такихъ случаяхъ, когда терялъ самообладаніе и спокойствіе.
Въ этотъ разъ меня больше всего возмутила эта циничная, грубая и до нельзя глупая поѣздка въ автомобилѣ на Гороховую улицу и демонстрація знамѣнитой бетонной комнаты, демонстрація, которая, по мнѣнію чекистовъ, должна была окончательно сломить мое упорство.
Мессингъ прервалъ меня, грубо крикнувъ: „Вы — сумасшедшій. Много воображаете о себѣ. Никто васъ не думаетъ застращивать. Когда понадобится, мы васъ и безъ застращиванія выведемъ въ расходъ. Ваше дѣло будетъ разбираться центральной коллегіей Чеки въ Москвѣ. Суда не будетъ, такъ какъ все совершенно ясно. Ваша жена получила визу на въѣздъ въ совѣтскую Россію. Смотрите, чтобы ея пріѣздъ не оказался слишкомъ позднимъ. Все могло бы быть совершенно иначе — вы сами во всемъ виноваты. Если у васъ будетъ что-либо важное мнѣ сообщить — заявите начальнику тюрьмы, — я васъ вызову. Совѣтую вамъ рѣшать скорѣе. Можете идти.“
Извѣстіе о предполагаемомъ пріѣздѣ моей жены въ Петербургъ, несмотря на мое недовѣріе ко всему, что говорятъ чекисты, казалось мнѣ правдоподобнымъ и это извѣстіе окончательно сразило меня. Я былъ въ такомъ подавленномъ состояніи, и такъ физически ослабѣлъ, что совершенно не помню, какъ меня вывели, усадили въ автомобиль и доставили обратно въ тюрьму. Придя къ себѣ въ камеру, я должно быть сейчасъ же заснулъ тѣмъ сномъ, какимъ спятъ приговоренные къ смерти.
