Этимъ и окончился мой „бунтъ“, неимѣвшій никакихъ другихъ послѣдствій для меня.
Нѣтъ худо безъ добра. Теперь послѣ всего происшедшаго для меня было совершенно ясна вся исторія моихъ злоключеній и ихъ причинъ.
Все дѣло мнѣ рисуется такимъ образомъ: сначала совѣтскія власти вели со мной коммерческіе переговоры вполнѣ серьезно и, вѣроятно, имѣли въ виду дать заказы нашей фирмѣ. Въ связи съ неудачами дипломатическихъ переговоровъ о признаніи совѣтскаго правительства, правительствомъ той южно-американской республики, гдѣ находилась наша фирма, интересъ къ коммерческимъ переговорамъ со мной ослабѣлъ. У совѣтскихъ властей возникло подозрѣніе, что я въ невыгодномъ свѣтѣ освѣдомлялъ мою фирму о политическомъ и экономическомъ положеніи въ совѣтской Россіи и, весьма вѣроятно, что меня подозрѣвали, какъ и всякаго иностранца, вообще въ шпіонажѣ. Мое отличное знаніе русскаго языка, моя бывшая служба въ Россійскомъ Императорскомъ флотѣ еще болѣе усиливали это подозрѣніе. Такъ какъ я пріѣхалъ въ совѣтскую Россію съ обыкновеннымъ заграничнымъ паспортомъ, а не съ дипломатическимъ, то правомъ экзекватуры и неприкосновенности личности я не пользовался. Живя вмѣстѣ съ персоналомъ консульства, посѣщая иностранныя миссіи, и консульства, гдѣ у меня было много друзей, я могъ, по мнѣнію Чеки, слышать и видѣть много такого, что могло быть интереснымъ для Чеки. Такимъ образомъ, вѣроятно, постепенно назрѣвала въ умахъ чекистовъ мысль о желательности моего ареста, который въ концѣ концовъ и былъ произведенъ, обставленный, во избѣжаніе непріятностей, обвиненіемъ въ контрабандѣ. Попутно возникала мысль, что терроризируя меня, удастся получить отъ меня какія нибудь цѣнныя свѣдѣнія о дѣятельности нашего и другихъ консульствъ, а затѣмъ выпустить меня, даже безъ особыхъ извиненій, такъ какъ я не дипломатъ, а частное лицо, и финляндское правительство не станетъ ломать копья изъ-за моего случайнаго ареста.
Когда надежды Чеки не оправдались, что подъ
