финляндскомъ домѣ на Невскомъ проспектѣ № 26, въ одномъ изъ этажей этого громаднаго дома. Свободныя помѣщенія въ этомъ зданіи отдавались въ наемъ подъ конторы различныхъ финляндскихъ коммерсантовъ.
Къ шести часамъ вечера мы всѣ возвращались домой и сходились къ обѣду въ большой столовой нашего общежитія.
Вечерами, мы большею частью сидѣли дома, лишь изрѣдка посѣщая оперу или балетъ. Наши русскіе знакомые навѣщали насъ рѣдко, и такія посѣщенія всегда вызывали въ насъ нѣкоторое безпокойство за ихъ судьбу, такъ какъ иногда Чека арестовывала кого либо изъ нихъ по подозрѣнію въ шпіонажѣ. Послѣ этого мы временно теряли всѣхъ нашихъ друзей и знакомыхъ, и при встрѣчахъ на улицѣ, ни они насъ, ни мы ихъ „не узнавали“… Такъ проходило нѣсколько недѣль и… все начиналось снова, часто съ тѣми же послѣдствіями.
Нашъ домъ съ его изолированной жизнью, совершенно отличной отъ мрачной и подавляющей совѣтской дѣйствительности, естественно являлся приманкой для изстрадавшихся людей, знававшихъ когда-то лучшія времена. У насъ они хоть на мгновенье забывали, среди культурной обстановки, весь ужасъ и убожество совѣтской жизни.
Первые дни моего пребыванія въ Петербургѣ, я, признаюсь, не замѣчалъ ничего ужаснаго. Мнѣ даже казалось, что всѣ разсказы нашихъ знакомыхъ и отзывы заграничныхъ газетъ о ненормальностяхъ совѣтской жизни черезчуръ преувеличены.
Я началъ прозрѣвать по мѣрѣ того, какъ, въ хлопотахъ по дѣламъ моей фирмы, мнѣ приходилось все тѣснѣе соприкасаться съ совѣтскими учрежденіями и съ совѣтскимъ бытомъ.
Съ первыхъ же шаговъ подтвердилось мое предположеніе, что нельзя дѣлать никакихъ серьезно обоснованныхъ разсчетовъ и предположеній въ коммерческихъ дѣлахъ, связанныхъ съ совѣтскими торговыми учрежденіями. Успѣхъ любыхъ торговыхъ переговоровъ зависѣлъ исключительно отъ случая и поли-
