нать совсѣмъ. Пусть Чека дѣлаетъ, что хочетъ, но моя совѣсть будетъ чиста — я никого не подвелъ. Такъ я и поступилъ.
Прошло нѣсколько дней. Похоже было то, что меня рѣшили взять изморомъ. Мое физическое и моральное состояніе опять весьма ухудшилось. Появились боли въ области почекъ и стали шалить нервы. На лѣвой стѣнки оконной амбразуры, чуть освѣщаемой сквозь щели доски, закрывающей окно, были пятна грязи и отбитой штукатурки. Эти пятна постепенно принимали въ моихъ глазахъ образы дорогихъ мнѣ лицъ и по временамъ эти образы выступали настолько явственно, точно на экранѣ кинематографа. Съ трудомъ отводя глаза отъ этихъ пятенъ, я заставлялъ себя усиліемъ воли, убѣдиться, что все это лишь галлюцинаціи и давалъ себѣ слово не смотрѣть больше на пятна. Успокоившись, я опять подходилъ къ окну и все начиналось снова. Въ промежуткахъ между галлюцинаціями я мыслилъ и разсуждалъ вполнѣ нормально и, при вспоминаніяхъ о галлюцинаціяхъ, меня мучило опасеніе, не начинаю ли я сходить съ ума. Въ тѣхъ условіяхъ, въ какихъ я находился, достаточно позволить нервамъ выйти изъ повиновенія хоть одинъ разъ, чтобы потомъ потерять надъ ними всякій контроль. Это совсѣмъ какъ во время аттаки, подъ ураганнымъ огнемъ противника, пока думаешь только о привычныхъ обязанностяхъ, и усиліемъ воли внушаешь себѣ не думать о падающихъ снарядахъ, все идетъ великолѣпно. Но чуть подумалъ о личной опасности, какъ трудно тогда вернуть себѣ душевное равновѣсіе, и какимъ дѣланнымъ манернымъ, кажется для окружающихъ васъ, ваши наигранныя спокойствіе и бравада. Въ такихъ случаяхъ самое лучше средство, — убѣдить себя, что все равно конецъ неминуемъ, и что чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше. Такимъ образомъ, выведя себя мысленно въ расходъ, возвращаешь себѣ внѣшнее спокойствіе и понемногу приходитъ потерянное, было, душевное равновѣсіе.
Должно быть я началъ самъ съ собой разговаривать или какъ либо иначе проявлялъ признаки ненормальности и это было замѣчено надзирателемъ. Однажды дверь камеры открылась и вошелъ докторъ въ сопровожденіи фельдшера. Какъ разъ въ этотъ
