— Ну, и донимала же она этого самаго голубчика! И то не такъ, и это не такъ. И зачѣмъ Володинька бѣгаетъ много и зачѣмъ не бѣгаетъ. И по какой причинѣ куртка разорвана… Скулитъ, душу выматываетъ, вашескобродіе, и чтобы ты слушалъ и молчалъ… А я и безъ того молчалъ. — Нечего, молъ, съ бабой связываться. Отскулитъ — уйду. И мальчика учила все ей докладывать про меня… Какъ-то зашибся онъ, маленько изъ носа кровь пошла — къ матери побѣжалъ, реветъ ревмя. Та тую-жъ минуту меня капитану обвиноватила. „Не смотритъ, молъ, матросъ, за ребенкомъ, одного его оставляетъ. Не слушается, говоритъ, твоихъ приказаніевъ.“ Подзадориваетъ, значитъ. А капитанъ и безъ того въ разстройкѣ былъ. Вижу я это и докладываю, что барчука не оставлялъ и завсегда при немъ, а что зашибся онъ, упамши на палубѣ. — „Молчать! Запорю подлеца!..“ закричалъ капитанъ. Однако, всего двадцать пять
