свое дитя… А „Алеутъ“ накренившись… Океанъ-то съ подвѣтреннаго борта и вовсе близокъ… Кликнетъ она къ себѣ сынишку, распушитъ, когда и за ухо оттаскаетъ, не велитъ отходить отъ себя, а онъ присмирѣетъ на минуту около матери, а потомъ — смотришь, — ровно жеребчикъ несется по палубѣ… Прошло такъ дня три, что капитанша сама за няньку при сынѣ была… Наконецъ, на четвертый день вышла это она послѣ чаю на ютъ къ мужу и говритъ ему: „Такъ молъ и такъ, а мнѣ не въ моготу одной справиться“… А ей, вашескобродіе, и справляться-то не съ чѣмъ было… Знай себѣ въ креслѣ сидитъ да съ офицерами пустыя лясы точитъ! — вставилъ Нилычъ, видимо неодобрявшій пустыхъ лясъ. — „Назначь ты мнѣ, говоритъ, Иванъ Степанычъ, какого-нибудь расторопнаго и умнаго матроса, чтобы онъ за Володей смотрѣлъ, безотлучно при немъ находился и за него отвѣчалъ!“ — „Ладно, назначу“ — это ей въ отвѣтъ капитанъ, — „но только, говоритъ, ты здѣсь, Леванида, не мѣшай пожалуста… Здѣсь, говоритъ, вахтенному офицеру мѣсто, а ты иди въ каюту или къ своему креслу, а я
