вилось глубже. Вот вода уже поднялась выше пояса. Еще шагов десять, и непропуск обойден. Впереди в темноте виднелись два больших камня, как бы положенных один на другой, дальше — острый кекур, а за ним — плоский берег.
Вдруг один из камней, верхний, шевельнулся и с сильным шумом рухнул в воду.
От него пошла большая волна, которая окатила меня с головой и промочила одежду. Это оказался огромный сивуч (морской лев). Он спал на камне, но, разбуженный приближением людей, бросился в воду. В это время я почувствовал под ногами ровное дно и быстро пошел к берегу. Тело горело, но мокрая одежда смерзлась в комок и не расправлялась. Я дрожал, как в лихорадке, и слышал в темноте, как стрелки щелкали зубами. В это время Ноздрин оступился и упал. Руками он нащупал на земле сухой мелкий плавник.
— Дрова есть, — закричал он радостным голосом, — давайте скорее спички!
Читатель помнит, что я имел при себе спички в засмоленной баночке.
Через несколько минут мы стояли около большого костра и сушили одежды.
В это время Глегола зачем-то отошел в сторону.
— Огонь! — крикнул он из темноты. — Вон наш бивак.
Действительно, на юге, недалеко, как маленькая звездочка, мелькал огонек. Судя по расстоянию, на котором мы увидели огонь, до реки Нимми было еще около 5 километров. Поэтому я решил остаться на том месте, где нашли дрова. Здесь море наметало так много плавникового леса, что мы могли его жечь до утра сколько угодно.
Стрелки из одного костра разложили три, а сами поместились посредине между ними. Они то и дело подбрасывали в костры охапки хвороста. Пламя весело прыгало по сухому валежнику и освещало усталые лица людей, одежду, развешанную для просушки, завалы морской травы и в беспорядке нагроможденные камни.
Мои спутники стояли у костров и, отвернувши в сторону свои лица, сушили белье на руках и делились впечатлениями пройденного пути.
Вспомнили мы и выругали Вандагу, покинувшего нас в трудную минуту, досталось и сивучу, вымочившему наши
