―――――――
Выступая еще разъ передъ почтенною публикой, я считаю долгомъ прежде всего поблагодарить читающую публику за живое участіе которое она приняла въ моемъ дѣлѣ. Множество обѣщаній, которыя я получаю, и изъ которыхъ значительная часть подписана „безусловно“, письма съ ободреніями и совѣтами, — все это показываетъ мнѣ, что моя глубокая вѣра въ человѣчество меня не обманула. Добрый геній человѣчества проснулся: со всѣхъ сторонъ къ общечеловѣческой работѣ присоединяются массы, которыя обыкновенно такъ лѣнивы для всякаго новаго дѣла; молодые и старые, мужчины и женщины—спѣшатъ принести свой камень для великаго, важнаго и общеполезнаго зданія. Да здравствуетъ человѣчество, да здравствуетъ братство народовъ, да здравствуетъ оно вѣчно!
Въ моемъ первомъ сочиненіи я сказалъ, что свой трудъ я представляю на время одного года суду всего міра; когда годъ прошелъ-бы, я намѣревался издать книжку, въ которой были-бы разобраны всѣ мнѣнія, выраженныя публикой, и, воспользовавшись тѣми, которыя дѣйствительно были бы хороши, я далъ-бы языку окончательную форму,
―――――――
Выступая ещё раз перед почтенною публикой, я считаю долгом прежде всего поблагодарить читающую публику за живое участие которое она приняла в моем деле. Множество обещаний, которые я получаю, и из которых значительная часть подписана „безусловно“, письма с ободрениями и советами, — все это показывает мне, что моя глубокая вера в человечество меня не обманула. Добрый гений человечества проснулся: со всех сторон к общечеловеческой работе присоединяются массы, которые обыкновенно так ленивы для всякого нового дела; молодые и старые, мужчины и женщины—спешат принести свой камень для великого, важного и общеполезного здания. Да здравствует человечество, да здравствует братство народов, да здравствует оно вечно!
В моём первом сочинении я сказал, что свой труд я представляю на время одного года суду всего мира; когда год прошёл бы, я намеревался издать книжку, в которой были бы разобраны все мнения, выраженные публикой, и, воспользовавшись теми, которые действительно были бы хороши, я дал бы языку окончательную форму,
