она должна была вытягиваться, чтобы опять получить силы. Ученый выходилъ на балконъ, чтобы тамъ вытягиваться, и лишь только звѣзды заблистали изъ яснаго эѳира, онъ сталъ чувствовать новую жизнь. На всѣхъ балконахъ улицы—а въ теплыхъ странахъ каждое окно имѣетъ балконъ — показывались люди, ибо въ воздухѣ люди нуждаются, если они даже привыкли, чтобы солнце ихъ жгло. Жизнь начиналась вверху и внизу. Портные и сапожники,—всѣ люди выходили на улицу, столы и стулья выносились, свѣтъ горѣлъ повсюду, горѣло больше тысячи свѣтовъ; одинъ болталъ, другой пѣлъ, и люди прогуливались, возы ѣхали, ослы ходили… динь-диньдинь—ибо они носили колокольчики. Тамъ покойниковъ хоронили съ пѣніемъ, уличные мальчишки шумѣли, церковные колокола звонили, словомъ—жизнь и движеніе царили вверху и внизу на улицѣ. Только въ одномъ домѣ, который стоялъ прямо насупротивъ квартиры иноземнаго ученаго, было совершенно тихо, и однако тамъ вѣроятно кто-нибудь жилъ, ибо на балконѣ стояли цвѣты, которые великолѣпно росли, — слѣдовательно кто-нибудь вѣроятно ихъ поливалъ, и люди непремѣнно должны были тамъ быть. Двери насупротивъ также открывались вечеромъ, но тамъ внутри было темно, покрайней мѣрѣ въ передней комнатѣ, — извнутри слышалась музыка, которая иноземному ученому казалась невыразимо прекрасной. Но, можетъ быть, она была таковой только въ его воображеніи, ибо онъ находилъ тамъ въ теплыхъ странахъ все невыразимо прекраснымъ, если-бы только не было злаго солнца. Хозяинъ чужеземца сказалъ, что онъ не знаетъ, кто живетъ въ домѣ насупротивъ,
она должна была вытягиваться, чтобы опять получить силы. Учёный выходил на балкон, чтобы там вытягиваться, и лишь только звёзды заблистали из ясного эфира, он стал чувствовать новую жизнь. На всех балконах улицы—а в тёплых странах каждое окно имеет балкон — показывались люди, ибо в воздухе люди нуждаются, если они даже привыкли, чтобы солнце их жгло. Жизнь начиналась вверху и внизу. Портные и сапожники,—все люди выходили на улицу, столы и стулья выносились, свет горел повсюду, горело больше тысячи светов; один болтал, другой пел, и люди прогуливались, возы ехали, ослы ходили… динь-диньдинь—ибо они носили колокольчики. Там покойников хоронили с пением, уличные мальчишки шумели, церковные колокола звонили, словом—жизнь и движение царили вверху и внизу на улице. Только в одном доме, который стоял прямо насупротив квартиры иноземного учёного, было совершенно тихо, и однако там вероятно кто-нибудь жил, ибо на балконе стояли цветы, которые великолепно росли, — следовательно кто-нибудь вероятно их поливал, и люди непременно должны были там быть. Двери насупротив также открывались вечером, но там внутри было темно, по крайней мере в передней комнате, — изнутри слышалась музыка, которая иноземному учёному казалась невыразимо прекрасной. Но, может быть, она была таковой только в его воображении, ибо он находил там в теплых странах всё невыразимо прекрасным, если бы только не было злого солнца. Хозяин чужеземца сказал, что он не знает, кто живёт в доме насупротив,
