гіе, не находя въ моемъ сочиненіи ученой смѣси и учено-теоретическаго философствованія, которыя они привыкли встрѣчать во всякомъ серьезномъ сочиненіи, опасались, что псевдонимный авторъ можетъ быть не достаточно ученъ или недостаточно заслуженъ, и они боялись высказать рѣшительное мнѣніе, стараясь болѣе открыть, кто таковъ псевдонимный авторъ. Чтобы побудить критиковъ совершенно отдѣлить дѣло отъ автора, я публично объявляю самъ, что я совсѣмъ не чрезвычайно ученый лингвистъ, что я совершенно безъ заслугъ и не извѣстенъ въ мірѣ. Я знаю, что мое признаніе охладитъ многихъ для дѣла, но я хочу, чтобы судили не о авторѣ, а о дѣлѣ. Если дѣло хорошее,—примите его; если оно дурное, — бросьте его. Какимъ путемъ я дошелъ до созданія моего языка и по какимъ методамъ я работалъ, — я еще поговорю, но въ одномъ изъ слѣдующихъ выпусковъ; ибо по моему мнѣнію этотъ вопросъ для публики не имѣетъ значенія: для міра важны только результаты.
b) Другіе хотѣли блеснуть безконечнымъ философствованіемъ и писали ученыя статьи, совсѣмъ не подумавъ и не спросивъ себя, говорятъ-ли они логически и къ дѣлу. Вмѣсто того чтобы испытать практически (что было очень легко сдѣлать), годитсяли предложенный мною языкъ для международныхъ сношеній, даетъ-ли онъ дѣйствительно каждому возможность быть понятымъ иностранцами, — они говорили о физiологiи и исторіи языковъ живыхъ; вмѣсто того, чтобы провѣрить собственнымъ ухомъ, благозвученъ-ли мой языкъ или нѣтъ,—они теоретически говорили о законахъ благозвучія; вмѣсто
гіе, не находя в моем сочинении ученой смеси и учено-теоретического философствования, которые они привыкли встречать во всяком серьезном сочинении, опасались, что псевдонимный автор может быть не достаточно учен или недостаточно заслужен, и они боялись высказать решительное мнение, стараясь более открыть, кто таков псевдонимный автор. Чтобы побудить критиков совершенно отделить дело от автора, я публично объявляю сам, что я совсем не чрезвычайно ученый лингвист, что я совершенно без заслуг и не известен в мире. Я знаю, что мое признание охладит многих для дела, но я хочу, чтобы судили не о авторе, а о деле. Если дело хорошее,—примите его; если оно дурное, — бросьте его. Каким путем я дошел до создания моего языка и по каким методам я работал, — я еще поговорю, но в одном из следующих выпусков; ибо по моему мнению этот вопрос для публики не имеет значения: для мира важны только результаты.
b) Другие хотели блеснуть бесконечным философствованием и писали ученые статьи, совсем не подумав и не спросив себя, говорят-ли они логически и к делу. Вместо того чтобы испытать практически (что было очень легко сделать), годится ли предложенный мною язык для международных сношений, даёт ли он действительно каждому возможность быть понятым иностранцами, — они говорили о физиологии и истории языков живых; вместо того, чтобы проверить собственным ухом, благозвучен ли мой язык или нет,—они теоретически говорили о законах благозвучия; вместо
