дутъ гнать насъ по всей Россіи. «Бѣдная Москва! Бѣдная Россія!…» былъ всеобщій голосъ. Настроеніе было самое грустное.
Переночевавъ, пустились мы дальше. Раненый поручикъ и я ѣхали при ротѣ. Этотъ день и еще нѣсколько слѣдующихъ провели мы въ тоскѣ и томленіи. Нѣкоторые полагали, что Наполеонъ пойдетъ на Петербургъ, въ такомъ случаѣ оставитъ Москву и мы будемъ его преслѣдовать; равнымъ образомъ, если онъ обратится на Смоленскъ или Кіевъ, то и мы пойдемъ за нимъ. Важнѣйшимъ же предположеніемъ считали то, что Наполеонъ будетъ гоняться за нашей арміей, чтобъ ее уничтожить. О томъ, что будетъ миръ, я даже не помню, чтобы кто-нибудь и упоминалъ.
Переправившись черезъ рѣку Москву у Боровскаго перевоза, своротили мы съ большой дороги и потянулись направо. Опять произошло недоумѣніе—куда насъ ведутъ? Впрочемъ, скоро все начало объясняться; а когда пришли въ городъ Подольскъ, гдѣ фельдмаршалъ сдѣлалъ смотръ арміи, то стали уже говорить съ увѣренностію, что идемъ на калужскую или даже смоленскую дорогу отрѣзывать путь французамъ. Всѣ обрадовались. «Такъ вотъ зачѣмъ отдали французамъ Москву!.... Это ихъ нарочно заманили въ западню!» Начали расхваливать фельдмаршала на разные лады; солдаты даже не слишкомъ и деликатничали.—«Ай-да старикъ Кутузовъ! Поддѣлъ Бонапарта, какъ тотъ ни хитрилъ!… Кутузовъ—тертый калачъ, Кутузовъ—старый воробей!…» и тому подобное.
Въ Подольскѣ послѣ смотра, такъ какъ составъ полковъ уменьшился, велѣно было при полкахъ, вмѣсто шести, оставить только по четыре орудія, а по четыре изъ обѣихъ легкихъ ротъ отослать для слѣдованія сзади арміи. Поручикъ, ѣхавшій со мной, отправился для излеченія ранъ домой, въ Харьковскую губернію; такъ какъ мнѣ сдѣлалось легче, а
