щія. Въ нашу роту дали, на мѣсто потерянныхъ, двѣ пушки и два единорога—чистенькихъ, новенькихъ, только-что выпущенныхъ изъ арсенала. Перемѣнили попорченные лафеты и колеса, а также помятые ящики. Дали полный комплектъ людей, лошадей и зарядовъ; прибавили одного прапорщика. Рота была въ совершенной готовности для дѣйствія; это меня и товарища моего пріятно поразило; только и разницы было, что встрѣчали много незнакомыхъ лицъ.
На другой день большая часть обывателей тронулась въ дальнѣйшій путь, но осталось и съ нами довольно. Армія простояла спокойно весь день. Послѣ обѣда въ сторонѣ Москвы замѣтили густыя облака или тучи. Облака эти постепенно распространялись, перемѣняли видъ и густѣли. Подъ вечеръ собралось къ намъ нѣсколько пѣхотныхъ штабъ и оберъ-офицеровъ и образовался порядочный кружокъ у огня. Сначала мало говорили; сидѣли повѣся носы и курили трубки. Изрѣдка кто-нибудь скажетъ: «Смотрите, какъ завиваются облака надъ Москвой!»—«Плохо дѣло,—начали говорить,—Москва горитъ!…» и принялись ругать французовъ. Пошли споры: одни говорили, что Москву зажгли французы, другіе—что графъ Ростопчинъ, нѣкоторые—что сами жители; а бранили всѣ однихъ французовъ. Во всякомъ случаѣ, думали мы, еслибы не французы, то Москва была бы цѣла.
Много говорили и писали о пожарѣ Москвы, много я о томъ слышалъ и читалъ, потому и составилъ свое мнѣніе. Послѣ занятія Смоленска, въ коренной Россіи жители охотно предлагали солдатамъ то, чего не могли спрятать или увезти сами. Сами же они истребляли въ помѣщичьихъ домахъ остатки мебели и другаго имущества. Все дѣлалось больше для того, чтобы не досталось французамъ. Когда оставляли Москву, то никто и ничего не думалъ жечь, исключая казенныхъ запасовъ. Хотя излишнихъ продоволь-
