кто шелъ. Пѣхота составила ружья, а мы свернули съ дороги и остановились, не отпрягая лошадей, около небольшой рощи. Впереди была рѣчка и на ней мостикъ. Человѣкъ пять изъ насъ сбросили шпаги и что было лишняго на лафеты и побѣжали къ рѣчкѣ купаться. Бѣжали кто кого перегонитъ. Я подтолкнулъ кого-то и чуть не сшибъ его съ ногъ, а одинъ офицеръ, считавшійся между нами порядочнымъ шалуномъ, вскочилъ на плечи другому офицеру. Въ это время случайно взглянули мы направо и увидали, что въ кустахъ сидятъ и смотрятъ на насъ: нашъ дивизіонный генералъ Капцевичъ, дивизіонный 24-й дивизіи, старикъ Лихачевъ, и другіе генералы съ порядочною свитою адъютантовъ. Разумѣется, мы сконфузились, сняли фуражки и ждали выговора. Лихачевъ, посмотрѣвъ на насъ, ласково спросилъ: «Что, господа, вѣрно купаться?»—«Точно такъ, ваше превосходительство.» Престарѣлый генералъ взволнованнымъ голосомъ сказалъ: «Съ Богомъ, съ Богомъ, господа!» а у самого слезы показались на глазахъ. Вѣроятно, онъ подумалъ о счастливой молодости, которая, не смотря ни на что, не унываетъ. Да, бывало промокнешь, прозябнешь, недоѣшь и недоспишь, но все было нипочемъ. До настоящаго времени я съ наслажденіемъ вспоминаю о двѣнадцатомъ годѣ, какъ о времени счастливомъ. Мало безпокоились о томъ, что не сегодня, такъ завтра убьютъ или ранятъ, хотя этого и каждый день ожидали.
На разсвѣтѣ 26 числа, въ понедѣльникъ, на лѣвой сторонѣ отъ насъ, грянулъ пушечный выстрѣлъ.—«Ого! начинаютъ!»—отозвался кто-то изъ офицеровъ.—«Не пора-ли подыматься?»—«Нѣтъ, рано еще, сказалъ штабсъ-капитанъ,—до насъ еще дѣло не такъ скоро дойдетъ, можно и полежать.» Это замѣчаніе, слышанное мною сквозь сонъ, было для меня очень пріятно, потому что я поздно возвратился изъ фуражировки и теперь мнѣ страхъ какъ хотѣлось спать. Выстрѣлы начали усиливаться и приближаться. Фельдфебель подошелъ къ бивуаку и
