съ офицеромъ и нѣсколькими солдатами; такъ какъ онъ опоздалъ, то и не надѣялся что-либо получить и досадовалъ. Я сказалъ ему, что набралъ овса для роты поутру, ожидаю лошадей и боюсь, что его отнимутъ. Онъ, полушутя, сказалъ: «Дай мнѣ пару возовъ, такъ я сохраню остальные.» Я съ радостію на это согласился. Тутъ вскорѣ прибыли наши лошади и благополучно увезли овесъ, къ тому-же и разстояніе до мѣста, гдѣ расположилась армія, было небольшое.
Овсомъ мы болѣе всего дорожили и трудно было его доставать; сѣно находили по лугамъ и селеніямъ, а потому въ немъ и не нуждались; въ провіантѣ для людей тоже не затруднялись; для говядины ловили и забирали рогатый скотъ, овецъ и свиней. Жители не только не противились, но даже предлагали брать, говоря:—«Берите, батюшки, берите, родные, чтобы не досталось французу.»—Когда отступали отъ Смоленска, то по дорогѣ въ полѣ было много гороху; онъ тогда поспѣвалъ и солдаты, завидѣвъ, бросались рвать его. Однажды, когда солдаты бросились рвать горохъ, случившійся тутъ хозяинъ—мужичокъ приглашалъ ихъ и приговаривалъ: «Рвите, батюшки, кушайте на здоровье!..» Нѣкоторые изъ солдатъ отвѣчали ему:—Спасибо, добрый человѣкъ. Когда-бъ не позволилъ, то мы не посмѣли бы и тронуть!—а другіе смѣялись.
Не припомню, на который день выходили мы на большую московскую дорогу въ какомъ-то селѣ. Въ то же самое время по ней шли войска, бывшія въ сраженіи подъ Валутинымъ. Съ ними тянулся и огромный обозъ съ раненными въ лазаретныхъ фурахъ и подводахъ. Оттуда раздавались крики, стоны и брань. Нѣкоторые изъ раненныхъ умирали въ фурахъ и ихъ выбрасывали по дорогѣ. Особенно наше вниманіе обратилъ на себя израненный, умирающій юнкеръ, положенный около дороги; никого при немъ не было. Многіе
