билъ выкидывать разныя штуки, особенно съ евреями[1]. За всѣмъ тѣмъ солдатъ этотъ былъ въ ротѣ всеобщимъ либимцемъ. Начальство поневолѣ не обращало вниманія на наше нелюбезное обращеніе съ жителями селеній, гдѣ мы дѣлали фуражировку, такъ какъ нужно было продовольствовать людей и лошадей, о чемъ оно заботилосъ болѣе всего. Бродяжничества рѣшительно не было; безъ офицера или, по крайней мѣрѣ, фейерверкера никто не смѣлъ отлучаться въ сторону. Строго запрещено было брать что-либо изъ вещей, даже полушубки нѣкоторые изъ солдатъ доставали подъ большимъ секретомъ. Вообще отъ Кописа до самой Березины, собственно, мы не нуждались въ продовольствіи, равно какъ и наши четыре орудія, бывшія въ отрядѣ ген. Ермолова и шедшія по большой, пройденной французами, дорогѣ, хотя тамъ, по разсказамъ, и труднѣе было доставать его.
Послѣ Бородинскаго сраженія, въ замѣнъ потерянныхъ въ немъ людей, дали намъ большею частію молодыхъ рекрутъ и лошадей на взглядъ хорошихъ, но не надежныхъ и сомнительныхъ. Какъ люди, такъ и лошади, къ трудностямъ похода были непривычны, и еще около Краснаго между ними начало оказываться разстройство; начиная отъ Кописа, нѣсколько лошадей пало, особенно при спускахъ и подъемахъ на гору; люди также начали болѣть и отставать. Послѣ сраженія подъ Малоярославцемъ пополнили нашу роту также молодыми лошадьми, а солдатъ прислали изъ полковъ, человѣкъ двадцать или тридцать. Солдаты эти были, можно сказать, полковой бракъ и пользы отъ нихъ было мало; они только носили воду и дрова, раскладывали огни и варили пищу. Оставшіеся милиціонеры были больше при обозахъ. Вся тяжесть и трудъ лежали на нашихъ старыхъ, уцѣлѣв-
- ↑ Евреи про него говорили:—що се такій за чоловикъ—добре що у него одно око—якъ бы сему чоловику, да ще два ока—такъ ховай Боже.
